Инвалид размашисто перекрестил развалюху:
– Господи! Помоги Ты нам, грешным! Сделай так, чтобы эта жесть завелась!
Светофор моргнул, включился зеленый. И снова ключ, педалька… Завелась! С пол-оборота! С божьей помощью семерка-развалюха завелась! Зарычала, тронулась, и мужичок покатил.
Кстати, не такой уж он был и бедненький. В сумке на переднем сиденье у него лежал миллион рублей. Не золотые горы, конечно, но тоже хорошо для человека без определенных занятий. Это же Герман был, мелкий аферист, обтяпал одно дельце и теперь сваливал из города.
2
Герман работал примитивно. Каждый раз проворачивал одну и ту же старинную аферу: занимал немного денег и пропадал. Схема была стандартная, суммы брал небольшие и всегда только у одиноких женщин.
Легенды менял по настроению. Иногда он просил перевести небольшую сумму в город, где у него якобы командировка, ввиду возникших неприятностей. Немного просил – тысяч десять-пятнадцать.
Случалось, приезжал к даме выпившим, а на обратном пути звонил и убитым голосом сообщал, что его хлопнули гаишники, и без прав ему нельзя. Это тянуло на тридцаточку—полтинник.
Бывало, предлагал услуги в приобретении ценных бумаг, халявных земельных участков, конфискованной бытовой техники.
Совести у Германа, разумеется, не было. Это качество человеческой психики атрофируется быстрее всех прочих, на совершенной своей ненадобностью. «Ведь это еще хорошо, что они на меня напоролись!» – Герман был в этом абсолютно уверен.
И правда. На сколько уж там нагрел он своих случайных подружек? Мелочи, все по возможности. Одна вручила сбережения на отпуск, другая копила дочке на свадьбу, третья шубкой отделалась… Откладывала женщина на шубку, хотела норку, мечтать ей больше не о чем, вот она и мечтала о норковой шубке, а тут как раз и Герман подошел. Да, сидит она теперь без шубки, но разве это горе? А попадись этим женщинам звери, настоящие звери, которые оставят без квартиры, без последней копейки, и что тогда? Что тогда они будут делать на улице, эти глупые бабенки, желающие встретить надежного мужчину?
Нет, Герман, не законченная свинья, в этом пункте с ним можно согласиться. У него был кодекс, свой личный кодекс чести афериста. Он никогда не связывался с больными, никогда не выманивал деньги, отложенные на лечение, операцию и похороны. Последний кусок не забирал. Только излишки, «только изли-ишки».
По весне Герман знакомился сразу с десяточком женщин и втирался в доверие. Слегка ухаживал, ненавязчиво, но регулярно. Намекал на возможную постоянную связь, но страстей не разыгрывал и до секса не доводил почти никогда. Нет, в этом вопросе никакой профессиональной этики он не придерживался, просто график встреч у него был плотный, и к тому же вкладчицы, так он называл своих обворованных женщин, его совсем не возбуждали. В целях безопасности красавиц и умниц Герман избегал. Свое место он знал очень четко – среди аферистов мастером ему не стать, поэтому клиенток нужно выбирать по зубам, цеплять на крючок рыбку помельче.
Так вот, в то утро, в конце июня, Герман как раз и заканчивал последнюю операцию под названьем «зерно». По легенде он занял деньги всего на пару дней, чтобы перекрутиться, а именно – перепродать большую партию зерна, а потом не просто вернуть долг, а с прибылью.
Когда Герман выезжал из города, предполагалось, что в данный момент он якобы на элеваторе заключает сделку. Деньги лежали в его драной сумке. Герман увидел пропущенный, а это значит – мадам начинает тосковать по своему миллиону. Он быстро закрутил рулем вправо, напевая себе под нос «Пора звонить. Пора звони-и-ить».
– Людочка! – улыбнулся он, глядя на дорогу. – С добрым утречком, зая!
– Ой, Герман! Ну наконец-то! А я уже вся на иголках…
Женский голос с характерной хрипотцой немного колебался, и Герман сразу понял: звоночка ждали, нервничают. Значит, где-то он недоработал.
– Не разбудил? – спросил он первое, что пришло на ум.
– Да что ты! В пять утра проснулась. И ночью вся ворочалась… А ты все не звонишь и не звонишь…
– Не хотел беспокоить, зая. Ты же у меня в отпуске.
– Доехал? – спросили робко.
– Давно уже, – заважничал Герман. – Пока с одним элеватором договорился, пока с другим. «КАМазы» нашел. Десять «КАМазов»! Людок, думаешь так легко сходу десять машин найти?
– Ой, я ж не знаю ничего…
– Час только их вызванивал!
– Зерно купил уже?
– Сейчас, сейчас, Людочек! Сказали, могут ссыпать двести тонн.
– Двести тонн! – обалдели на проводе.
– Да вот смотрю… – врал Герман, – мужик попался дюже ушлый, директор элеватора. Что-то он ломит много за свой фураж. Сейчас думаю еще пойти поторговаться.
– Двести тонн… – задумались на проводе. – А вдруг не получится? И что тогда нам с ними делать?
– Получится, Людочек! Все у нас получится. Что я, мальчик, что ли, в глупости тебя тянуть.
Герман выскочил на проспект, попыхтел в центральном ряду, прорвался в правый ряд, свернул на мост и через реку покатил на другой конец города. Там была развязка и выезд на южную трассу. А уж оттуда он – ту-ту! На юг! На море! В горы!
Герман еще не решил точно, где будет дальше гастролировать. В городе стояла дикая жара, и как-то вдруг само собой подумалось: «На море, на мо-о-ре». Вот вам, кстати, и особая примета: у Германа была характерная манера музыкально, немного в нос, оттягивать последние слова.
3
С Людочкой, с Людмилой Иванной Коноваловой, учителем русского языка и литературы, Герман познакомился в интернете. Раньше, до последней отсидки, Герман ловил клиенток по газетным объявлениям, а с появлением соцсетей темпы его работы значительно ускорились. За вечер он набивал себе базу, и уже к концу недели ему было на что перекусить.
Типичный портрет его вкладчицы выглядел приблизительно так… Одинокая дама, лет сорок пять-пятьдесят, профессионально не очень пригодна, в разводе, дети выросли, скучает, дополнительных навыков нет, хобби не имеет. Обычно это были продавщицы, парикмахерши, младшие медицинские работники, вдовы с небольшим наследством и учителя, предпочтительно русского языка и литературы. Математичек хорошо считали, Герман их боялся, еще со школьных лет.
Деньги от женщин Герман получал не напрягаясь. Тянул знакомство не дольше пары месяцев, но женщинам казалось, что они знали его с детства.
А там и есть-то… Шмуль! Метр семьдесят, сорок три года, лицо как ситчик полинялый, глазенки мутноватые, нос вздернутый, лоб никакущий, губенки невнятные… Придешь на опознание – в жизни не узнаешь. Хотя улыбка… Улыбка у Германа была приятная, неожиданно сочная, улыбнется – и как будто шарик воздушный полетел. Улыбка ему и помогала.
Первый раз с Людмил Иванной он встретился в мае после праздников. Встречу назначила сама, как ни странно, в «Макдональдсе».
Пришла. Костюм, завивка, губы. Сумку держала на коленях цепко. Сидела – озиралась, с опозданием подумала, что может встретить здесь учеников. «Макдональдс» был поблизости от школы, в которой Людмил Иванна работала, потому она туда и прискакала.
Герман улыбнулся и задал первый вопрос из своей стандартной анкеты:
– Откуда родом такие симпатичные девчонки?
В ответ похлопали ресницами:
– Родом-то… Я с Бутурлиновки.
– Что, правда, с Бутурлиновки? – натурально удивился Герман.
– Да… – глаза кокетливо расширились. – Правда, с Бутурлиновки. А что?
Герман изобразил пристальный вспоминающий взгляд.
– Тогда ты меня знаешь! – он радостно взмахнул рукой и ловко перешел на ты. – Людок, ты меня знаешь! Я там работал начальником райпотребсоюза.
В ответ сощурились, притворно изображая вероятность знакомства с начальником допотопного и некогда влиятельного райпотребсоюза.
– Нет… – ему ответили, но улыбнулись уже теплее. – Нет, не помню.
– А мне чет кажется, я тебя знаю, – Герман подался вперед. – Люд… Вот, правда, кажется, я тебя знаю.
Она просияла, довольная произведенным впечатлением, а потом посмотрела на Германа жалобно, грустно, как брошенная собачка. И сообщила:
– А от меня муж ушел.
Герман немного помолчал. Поднял брови, недоверчиво рассматривая даму, как будто выискивал, нет ли