– Красивый! Красивый ты, Федя, мужик! – жена подтвердила. – И рожа у тебя – хоть прикуривай!
Федор Михалыч быстро подхватил любимую тему:
– А потому что я не переживаю по пустякам, я радуюсь… Нужно уметь радоваться жизни…
– Вот ты всю жизнь и радовался! Порхал за мой счет! Поэтому я теперь больная лежу, а у тебя вся жизнь в радостях!
Жена повелительным жестом отставила пустую тарелку. Федор Михалыч забрал и снова улыбнулся в предвкушении скорого бегства из своей квартиры.
На восьмидесяти метрах Феденьке было тесно. И в музейном своем кабинете, в кресле купца Крюкова, который ранее владел особняком, тоже ему не сиделось. Федор Михалыч постоянно хотел куда-нибудь телепортироваться. Он придумывал мелкие развлекательные маршруты – банька, теннис, друзья, рынок, банк, магазин… Но иногда, под осень, его тянуло в настоящие путешествия.
Ведь не всегда же Федор Михалыч был смотрителем музея. Да он бы застрелился, если бы его заставили всю жизнь просидеть в одном кресле. Раньше Федор Михалыч много ездил, и у него была совсем другая профессия. Он работал инженером в лесничестве, определял запасы леса и для этого ходил в дальние экспедиции.
А что такое экспедиция? Экспедиция – это мероприятие на полгода. Приезжаешь куда-нибудь в Кировскую область, набираешь бригаду лесорубов, а оттуда вертолетом – вперед, в тайгу.
Инженер намечает просеку – лесорубы идут за ним. А вы думаете, кто это у нас в лесу зарубки ставит? Кто это у нас на соснах такие красные отметки рисует? Это Федор Михалыч все российские леса пометил, и южные, и северные.
От прошлых экспедиций у Федор Михалыча остался альбом с фотографиями и целая куча таежных историй. Время от времени, и давно уже не по первому кругу, он их выкладывал. За столом, в бане и в музее, прямо во время экскурсии. Когда группа школьников останавливалась рядом с чучелом большого бурого медведя, Федор Михалыч вступал…
Музейный медведь был крупный, стоял в полный рост, держал блестящую черную тарелку в лапах. Экспонат был найден в бывшем купеческом доме, где служил подставкой для корреспонденции. Когда в усадьбу приходила почта, письма оставляли на таких тарелках. Руками медведя трогать запрещалось, но Федор Михалыч детишкам разрешал. И ведь уже двадцать лет не бывал Федор Михалыч в лесу, а на медведя посмотрит, вспомнит тайгу – вот она тебе и радость.
В этот раз он решил прихватить на сабантуйчик несколько снимков, самых любимых, и порадовать девчонок старыми байками. Действительно, неужели целый вечер про холодец разговаривать?
– Кисунь, – спросил он, – где мои фотографии?
Жена как раз решила прикорнуть, укуталась пледом, оранжевым в клеточку. Котяра вернулся, пригрелся в ногах у хозяйки. Феденька зря потревожил.
– Мои фотографии из леса? Куда ты спрятала?
– Я?! – женщина резко откинула плед, – прятала твои фотографии?
– Не вижу, Кисунь! – засуетился Федор Михалыч, оглядывая книжные полки. – Альбом не вижу…
Жена привстала, дотянулась, альбом лежал на видном месте толстым корешком наружу.
– Да вот они! Фотографии твои.
Это был старый бумажный альбом, в бархатной синей обложке, и фото в нем хранились старые, черно-белые, и армейский период Федор Михалыча, и детские его снимки, и лесные. Он открыл свой архив и сел покопаться.
– Понесешь хвалиться! – усмехнулась жена.
– Не хвалиться, Кисуня, просто… показать.
– А как же! Везде нужно вставить свое «я»!
Женщина схватила кота за передние лапки и поиграла:
– Трам-пам-пам! Трам-пам-пам!
Кот терпел. Выплясывал полечку, у него не было других вариантов.
Федор Михалыч нашел свое самое любимое фото, с ружьем. На снимке он был молодой, стройный, с бородой – это понятно, дела были давние. Но главное, на этом фото у Феденьки были другие глаза. Сейчас глаза у него хитренькие, взгляд убегающий, а на фото он смотрел по-другому – прямо, уверенно и спокойно. А потому что в лесу, в тайге снимался, не в городе. В городе Федор Михалыч всегда колготился, волновался, шел на компромиссы, создавал видимость работы – суетился и приспосабливался… В тайге он был свободным.
– Это я в Кировской области, – он жене показал фотографию.
– Да помню я, помню!
На плече у Феденьки висело ружье, одет он был в зимний бушлат, а за спиной стояла большая деревянная бочка, два двадцать диаметр, он еще помнил. Такие бочки специально разбрасывали по тайге для лесозаготовителей. Там помещался столик, как в купе поезда, и лежанка. Бочку можно было перекатывать за собой, перемещаться как улитка с домиком, недалеко, конечно, и всего пару дней, пока за тобой не прилетит вертолет.
Бочка была рассчитана на двоих человек, в тайгу одному нельзя категорически, только с напарником, так требовала инструкция, но частенько по инструкции напарник был, а по факту людей не хватало. В такой бочке Феденька несколько раз ночевал совсем один, посреди дремучего леса, с лесхозовской дворняжкой. Это назвалось «ушел в разведку».
Однажды ночью, судя по снегу на снимке, была поздняя осень, к бочке подошел медведь. Собака его сразу почуяла и притихла, умная оказалась дворняжка. Ветки хрустели совсем близко, медведь топтался возле бочки и сопел. Медведи сопят громко, как человек, который несет тяжесть.
Со зверем лесники пересекались часто. Если выпрыгнуть с вертолета и осмотреться – сразу увидишь узкую тропинку. Это не человек ее посреди тайги протоптал, а зверь, и выводит она всегда к ручью или к речке. Медведи обычно кучкуются в пойме, и бригада лесорубов тоже разбивает лагерь у реки, поэтому они и встречаются.
Первый раз Федор Михалыч встретил медведя в малиннике. В малиннике-то летом что творится! Медведи там пасутся как коровы. Ягоды сладкие, усыпные. Феденька зашел однажды, увлекся малинкой и вдруг услышал – рядом кто-то чавкает. Пригляделся – в трех шагах стоит медведь и тоже ест малину. Он тогда лопаткой по сосне постучал, и медведь убежал, только спину мохнатую Феденька увидел. Не очень большой был медведь, ниже Феденьки ростом. Но там, в малиннике, был сытый медведь. А в зиму возле бочки появился голодный. Все нормальные медведи уже спали, а этот шатался по лесу, даже страшно представить, почему он вышел к бочке с человеком.
Федор Михалыч не растерялся. Он замер, в такой ситуации главное не шевелиться и сделать вид, что тебя нет. Это Федор Михалычу всегда хорошо удавалось. Ружье он держал наготове.
Ветки хрустели, сопенье усилилось и вдруг по доскам ударили. Медведь встал лапами на бочку и стал ее раскачивать, как в цирке. А что там эти доски, двадцать миллиметров толщиной? Размахнется как следует лапой – и конец экспедиции. Феденька это все понимал, но был совершенно спокоен. В лесу, как ни странно, он был совершенно спокоен, только смотрел на собаку, лишь бы не тявкнула.
Медведь покачал, покачал бочку и оставил в покое. А утром Феденька выходит – вся поляна в медвежьих следах, большие следы и поменьше. Оказалось, что в этом квадрате живет медведица с медвежонком. А все, конечно, понимают, что самка с детенышем – самый опасный зверь, которого можно встретить. Так почему не похвалиться немножко? Почему не показать городским людям красивую фотографию, на ней и следы медвежьи разглядеть можно?
Жена согласилась, махнула рукой.
– Неси, хвались.
Федор Михалыч отложил снимок в сторону и вытащил из кучи фотографий еще один интересный кадр, где он один, опять красивый, с бородой, у вертолета.
Этот вертолет Федор Михалыч ждал десять дней, и все десять дней он жил в тайге совсем один. Плановый вертолет, который должен был забрать его на вторые сутки, разбился. «Жди другой в шестом квадрате», – так ему передали по рации. Федор Михалыч и продвигался в шестой квадрат, по ночам останавливался то в бочках, то в охотничьих домиках.
Одному тяжело, тем более в темном лесу, даже временное пребывание в полном одиночестве человеческий мозг переносит непросто. На третий день Феденька затосковал, а поговорить было не с кем. Ни телевизора, ни интернета не было, только шагаешь, зарубки