Гусарский каламбурчик Борис Иваныч подцепил в Нальчике, где же еще. Так шутили кавказцы с русскими продавщицами, и молодые музыканты тоже шутили, когда заходили купить, разумеется, вина и фруктов. Но на Кавказе эта шутка про глаза звучала веселее.
Еще бы! Курортный город! Пять театров! Санатории! Источники! Филармония опять же. Аллеи длинные, и с каждой лавочки видно горы. Пушистые зеленые хребты… Эльбрус! Посмотрите на карте, кто не верит. И воздух был совсем другой, прозрачный, и женщины не то что здесь…
«Женщин нет совсем, – Борис Иваныч первое время поглядывал. – Нет женщин».
Откуда им было взяться в глуши? Все молодые и красивые уехали, остались одни грымзы. И вина здесь хорошего тоже не купишь.
Борис Иваныч однажды зашел в гастроном, ни с того ни с сего взял бутылку шампанского, у кассы заметил девушку.
– Девушка, вы любите шампанское? – спросил он.
– Люблю, – заулыбалась девушка.
Борис Иваныч пригляделся и быстро спрятал свою бутылочку в портфель. Потом, конечно, корил себя: «Зря… Нужно было соглашаться».
Странно, почему он так и не научился управляться с женщинами? Ведь разбирался же он во всех этих кнопочках на трубе, и пальцы его знали меру и плавность, и, выдыхая звук, он точно чувствовал силу и давление. Если справился с инструментом, куда же легче было справиться с женщиной? Но… тут его талант не раскрылся.
2. Бэлла
С женщинами у Борис Иваныча не срослось. У Альберта, у кота, кстати, тоже. Может быть, потому что кот не любил пачкать лапы и презирал кошачий мордобой. Хотя была, была одна хорошенькая. И даже балерина. Не выдумка, нет, в последнее время Борис Иваныч выдумывал себе романы, сочинял друзьям, что пропустил репетицию из-за свиданья, хотя все знали превосходно, что у Борис Иваныча давно никого нет. Но балерина действительно была. И друзья ее засвидетельствовали, те самые друзья, с которыми теперь он дул в городском оркестре.
Дирижер и тромбон приезжали в Нальчик по последним профсоюзным путевкам. Новый год отмечали на квартире у балерины. Кажется, это был девяностый.
Тогда Борис Иваныч был молодым и нежным, наверное, из-за бледного лица, несмотря на солнце, он не мог загореть, только краснел и на плечах появлялись веснушки. Девушкам он казался нерешительным, когда он разговаривал, губы у него трепетали, зажимались на «п», как будто он пробовал новый мундштук.
В компании были молодые артисты: музыканты и балерины. Балерины музыкантам понравились, оказалось – обычные женщины, только худенькие и все с открытыми ушками. За столом сидел единственный ребенок, сын той самой балерины. Как ее звали, друзья не поняли. Борис Иваныч называл ее Бэлла, хотя это было не настоящее имя. Но ему нравилось Бэлла, он говорил, что она похожа на черкешенку из романа «Герой нашего времени». Возможно, и правда была похожа, когда исполняла народные кавказские танцы в национальных костюмах.
Да, и у этой Бэллы был сын. Ему было пять лет или шесть. Ребенку подарили машинки, он играл на скатерти, объезжая тарелки и бокалы.
За знакомство выпили, начали закусывать, и нужно было делать женщинам комплименты, развлекать, говорить длинные кавказские тосты… Ничего этого Борис Иваныч не умел, но почему-то все хотели, чтобы он сказал тост на правах хозяина. Музыканты подсказывали с ироничной улыбкой: «Боря, пожелай нам творческих успехов». «И любви! И любви!» – просили балерины.
Борис Иваныч поднял бокал, но вдруг безо всякой причины потемнел и закричал на ребенка: «Быстро спать! Иди спать! Почему ты еще не в кровати?»
Это было ужасно. Никто не ожидал от Борис Иваныча такой грубости. Он и сам от себя этого не ожидал, и тут же ему стало стыдно и очень неудобно, и мальчика жалко. Борис Иваныч покраснел, но извиняться и мириться он не умел, только заикался: «П-п-простите», «п-простите»…
Друзья, конечно, начали спасать застолье. Хлопушкой хлопнули, козу мальчишке показали, Борю успокаивали: «Боря! Не спеши воспитывать, сначала отгуляем свадьбу».
Инцидент зажевали, снова выпили, расшутились. Балерины смеялись: «Мальчики! Только никаких танцев!» Музыкант просили: «Девочки! Ради Бога, без музыки!»
Бэлла возмущаться не стала, только взглянула на Борис Иваныча с жалостью. Как будто не Боря обидел ребенка, а Борю обидели. Она увела сына в соседнюю комнатенку, за перегородку, и уложила спать. К столу вернулась, когда забили куранты, зажгла бенгальский огонек и держалась спокойно, как будто ничего не случилось.
Утром друзья сделали вывод:
– Боря, она тебя любит.
– Умная.
– Нужно жениться.
Но Боря почему-то сомневался. «П-посмотрим, – говорил, – п-посмотрим».
Ему всегда было сложно с людьми. С людьми что главное? Инициатива и коммуникация. А у Борис Иваныча этих навыков не было, как будто кто-то стер в его мозгах все программки, и по коммуникации, и по инициативе.
Например, требовалось ему что-то объяснить коллегам… Допустим, захотел он попросить завуча музыкальной школы, чтобы его экзамены перенесли на попозже. Зачем? Ну… Потому что ученики были не готовы сдавать инструмент. Возиться с крестьянскими детьми после консерватории Борис Иванычу было скучно, и позориться на экзаменах тоже не хотелось. И вот простейшая задача – нужно подойти к Лидь Иванне и сказать: «Перенесите, пожалуйста, мои экзамены на неделю».
Да, Лидь Иванна начнет упираться. «Борис Иваныч! Не могу! При всем уважении! Мы уже меняли из-за вас расписание». И тут ей нужно улыбнуться, закосить под котика и еще раз попросить: «Голубушка, я вас умоляю!»
Люди в таких ситуациях импровизируют как могут, а у Борис Иваныча не получалось. Он импровизировал только на трубе, с людьми – никак. Поэтому он не явился на свои же собственные экзамены. Прятался за дверью, а в это время кто-то из друзей прослушивал его учеников.
Однажды прямо за дверью его и поймала завуч Лидь Иванна. «Борис Иваныч! Ну что же вы опаздываете? Мы все ждем». И под ручку его, и в актовый зал. А он пиджачок одернул и говорит ей: «П-простите… Я спешу к больному». И смылся.
С балериной вышло что-то подобное. Предложение Борис Иваныч сделал, но свадьбу отменил, причины объяснить затруднился. Она не обижалась, вышла замуж за саксофониста и уехала. Далеко.
Музыканты разъезжались из Нальчика, русских духовиков как дешевый, но качественный товар, разбирали иностранные импресарио. Контракты предлагали в Англию, в Италию, в Германию… Чтобы получить предложение, таланта было недостаточно, требовалась инициатива и коммуникация. Борис Иваныч суетиться не умел, он лежал на диване и читал книжку. Лермонтова он перечитывал, «Герой нашего времени».
В Нальчике свалили памятник Ленину, что очень обрадовало Борис Иваныча, потому что Ленина он считал своим личным врагом. Но заодно с Лениным перестали любить и всех русских. На Кавказ вернулись старые традиции – город делили местные правящие семьи. Здание филармонии и общежитие, где жил Борис Иваныч, купили новые хозяева. Незнакомые люди стучали в дверь и просили быстрее выметаться. После нескольких нападений он позвонил друзьям, в тот самый маленький город, и сообщил с волненьем: «П- по-моему, меня тут убивают».
Дирижер с тромбонистом выехали на старой шестерке, протащились через весь Кавказский хребет спасать Борю от националистов, а он лежал на диване и читал Лермонтова. Они так и застали его, на диване и с книжкой. Погрузили в багажник пожитки, всего-то два чемодана и боксерскую грушу.
По пути домой на перевале Борис Иваныч поделился:
– Я хочу написать балет. «Бэлла»! Я хочу его посвятить своей балерине.
– Интересная мысль, – согласились друзья, безжалостно сжигая сцепление на виражах.
– У меня уже есть тема, – Борис Иваныч был вдохновлен. – Я ее слышу…
Он плавно дирижировал мягкими пальцами, покачивал в такт тонким длинным носом, и все ждали, ждали, когда же они услышат эту музыку, которая звучит у Бори в голове.
– Сейчас… – он останавливал дыханье. – Сейчас… Вот… Слышу… – губы трепетали, и он выдавал: – Па-па, па-рам. Па-па-пам!
Рулили по очереди, дирижер с тромбонистом, в пути провели четыре дня, и, наконец, выгрузили два чемодана, боксерскую грушу и Борю в сером микрорайоне. Сначала он жил с мамой и отчимом, потом старики поумирали, и у Борис Иваныча остался только Альберт.
Они нарезали каждый вечер по окрестностям. Соседка