– Не говори гоп, пока не перепрыгнул…. За двенадцать лет много воды утекло. Может твой конвой уже кто–то нашел, как сторож из романа «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, а на эти деньги построил дом культуры. И получится, что силы и средства потрачены зря.
«Молчи», задумался, отхлебнул из бокала виски, и, пощелкав языком по небу, рассмеялся:
– Ха–ха–ха! Ты что думаешь, я все годы на зоне провалялся на шконке и ничего не сделал? Нет – дорогой папочка, я очень долго думал и еще больше убежден в том, что я на правильном пути.
Старик, тряся губой от душащей его «жабы», пригубил дорогущий виски и стараясь подзадорить сына, сказал:
– Скажи сынок, мне спасибо…. Ты не сдох на зоне, потому, что я твой папа заботился о тебе, не смотря, что на дворе бушуют лихие девяностые. Ты был лишен этого, и не знаешь какой беспредел творили на свободе братки. Я не уверен в том, что твоя жизнь после того, как тебя выперли из органов, заиграла бы новыми красками…. Если бы ты знал, что творилось здесь в девяностых, ты бы так не хорохорился….
«Молчи», держа в руках бутылку виски и бокал, подошел к отцу, и присев рядом в кресло, сказал:
– Ты думаешь, в лагере было иначе? На зоне хватало этих девяностых! Менты, прокуроры, судьи и наш брат из КГБ, заходили на зону каждую неделю новым этапом. Двенадцать лет из двенадцати, я видел, как в лагере пропадают люди. Был человек на проверке вечером, а утром его уже нет. Куда он делся за ночь, ни кто не знал
– А куда они девались? –спросил отец, смакуя виски.
– Куда –куда, ясен хрен –на «свободу»! Вечером ты чифиришь с ним, а утром узнаешь, что твоего товарища, «освободили» через трубу кочегарки. Ельцинская братва зачищалась после девяносто третьего. Много народу в те времена полегло по таким ментовским спец–лагерям, как «красная утка».
– Миша, твоя авантюра с этими сокровищами может печально закончится. Твои подопечные ведь уже не прыщавые мальчики, они стали настоящим мужиками. В девяносто пятом они воевали в Грозном, и поэтому порвут тебя как «Тузик» грелку.
Шабанов младший налил в бокал виски, и, пригубив, сказал: –Я согласен с тобой. Но я ведь тоже не пальцем деланный.
Седой полковник даже поперхнулся. –Ты засранец, если бы думал своей головой, то не сидел бы на зоне, как закоренелый урка, а служил бы сейчас в управлении ФСБ в звании полковника, и был бы с Путиным в одной команде. Не хрен было связываться, с этими румынами! Неужели ты, тогда не мог понять, что сидишь под колпаком у «Штази»! –Не с румынами, батя, а югославами! И не за хрен, а за триста тысяч долларов! И не под колпаком у «Штази», а у наших коллег, из седьмого отдела! А ведь тогда старался не для себя, –сказал «Молчи». –Я для семьи старался….
– Да, ладно –для семьи…. Тоже мне Дон Карлеоне нашелся, –сказал отец ёрничая.
– Да, для семьи, и ты не хуже меня об этом знаешь. Ты, что ли батя, за пенсию эту дачу отгрохал? Наверное, из моих запасов тебе, что–то обломилось?! –сказал «Молчи».
Открыв бутылку с виски, Михаил, налил себе и отцу, и, возбужденно, начал ходить по кабинету взад и вперед, рассказывая отцу, как нелегко ему жилось на зоне все эти годы.
Старый полковник слушал его рассказ, пока ему не надоели его стенания.
– Хватит! Надоело! Ты сначала заработай, потом будешь рассказывать мне про то, как достойно жить…. Ты мне Миша, лучше скажи –чем ты заниматься намерен?
На какой–то миг слова отца тронули «Молчи» до самой души. С одной стороны отец был прав, когда ставил вопрос о трудоустройстве. А с другой стороны, он настолько соскучился по свободе, что его эти дни просто распирало от желания сделать что–то такое, от чего на душе наступило бы умиротворение.
– Займу денег, да схожу, оттопырюсь в казино, –ответил «Молчи».–Мне батя, сейчас нужен праздник души. Я его заслужил за десять лет зоны.
– Ты постарайся вернуться к семье, а не занимайся хреновиной, –сказал отец.–У тебя же есть сын.
В этот момент «Молчи» вспылил:
– К семье говоришь? А где она моя семья? Где? Где искать её?!
Старый полковник глубоко вздохнул, и выдержав паузу, одним махом выпил то, что было налито в бокал. Судьба сына его беспокоила не меньше, чем судьба самого «Молчи». Времена стремительно менялись, а он в этих временах, так и остался тем, кем был десять лет назад. Тюрьма лишившая его десяти лет жизни, не смогла перевоспитать его, а наоборот –сын стал еще более жестоким и дерзким, словно хотел наверстать то, что он упустил за все эти годы.
– Мы с матерью тебя не разводили. И мы не виноваты, что твоя Ирка, бросила тебя и осталась там в Германии – на ПМЖ.
К горлу Михаила подкатил ком. Он поднес к губам бокал, и следом за отцом проглотил виски. Закусив долькой лимона, он слегка подвыпившим голосом, сказал:
– Все равно батя, у меня еще есть время схватить за хвост птицу счастья. Пожалуй, я открою охранное предприятие ЧОП, и буду крышевать торгашей на «Чиркизоне». Доходное это дело!
– Чтобы сынок, открыть ЧОП, нужно иметь чистые руки! У тебя брат, судимость, и ты никогда не сможешь получить свидетельство о регистрации и лицензию на охранную деятельность.
Виталий рассмеялся, и налив себе еще в бокал виски сказал, уже в более категоричной форме:
– Купить чистый паспорт и на него зарегистрировать ЧОП это дело одного дня. У меня для этого есть нужные люди не только в МВД, но и ФСБ.
– А деньги? – спросил отец….
– А деньги папа, мне скоро принесут на блюдечке с голубой каемочкой. Много денег!
– Ну–ну…. Как бы тебе плакать не пришлось. Я Миша, тебя предупредил…. –сказал отставной полковник, и глубоко вздохнув, запрокинул бокал, выли виски в рот.
Глава третья
«Ташкент»
Вторые сутки Русаков ходил сам не свой. Пока похитители никаких требований не выдвигали, будто выжидали какого-то критического момента. По роду службы Русакову было известно, что такая тактика используется террористами, чтобы морально сломить противника. Бывший фсбешник знал, что похитители хотят его деморализовать, для того, чтобы более продуктивно диктовать волю. Александр это знал, поэтому старался не терять самообладание. Шабанов был враг – враг коварный и изворотливый – с ним нужно было считаться. Малейшее подозрение к привлечению к этому делу ментов, и этот необдуманный поступок мог навсегда «похоронить» все надежды на положительный исход.
Нервы Русакова, были натянуты,