Эвелин иронично хихикнула, довольная этими словами.
– Вы ошибаетесь, – сказала я спокойным голосом, – трудно представить себе более разных людей.
Наступила тишина. Она долго меня изучала, и что-то изменилось в ее взгляде.
– Я должна себя поправить, – медленно сказала она, – ты такая же проницательная, как твой отец. Смотреть тебе в глаза – все равно что смотреть ему в глаза.
Я смерила ее серьезным взглядом, прежде чем повернуться и уйти.
Такие люди, как Эвелин, не способны проникать в суть вещей, они скользят по поверхности и думают, что все понимают. И в этом как раз их самая большая ошибка.
Когда вечером я вернулась домой, машина Мейсона уже стояла в гараже.
Я сняла кепку и сандалии и подошла к его комнате. Тихо постучала, прежде чем войти.
Комната была окутана тьмой. Я подошла на цыпочках к кровати. Мейсон лежал ко мне спиной, и я уже знала его достаточно хорошо, чтобы понимать: он не обернется.
Стараясь не шуметь, я села на матрас. Помедлила, затем погладила его по волосам. Хотелось успокоить его, найти дорожку к его сердцу. В такие деликатные моменты я всегда чувствовала себя несуразной, недостаточно чувствительной и все же решила попробовать.
– Неважно, что у вас общего, важно, что вас отличает. – Я подыскивала нужные слова. – Вы можете быть похожими, но у тебя есть сердце, которого у нее никогда не будет. И в этом огромная разница между вами. – Я перебирала его мягкие пряди. – Знаешь, что меня в тебе больше всего поразило? – прошептала я, впервые выражая столь сокровенную мысль. – Верность. Твоя преданность друзьям, Джону и людям, которых ты любишь. Ты не похож на нее. Вот чего ты не видишь.
Мейсон лежал так же неподвижно.
Мне хотелось бы, чтобы мои слова попали ему прямиком в душу, но, похоже, таких у меня не нашлось.
Я убрала руку, удрученная своей ограниченностью. Медленно подвинулась к краю, и кровать скрипнула.
Однако в следующий момент мои руки обхватили Мейсона. Я легла позади него и прижалась щекой к его спине, обнимая его со всей нежностью, какую не могла выразить словами.
Быть собой не значит не найти путь друг к другу. Мы такие, какие есть. Именно это и делает нас настоящими.
Со временем я поняла, что дело не в сходстве, а в желании соединиться с другим человеком, несмотря на разность характеров и мироощущений.
Я проснулась от крика чаек. Сквозь оконные ставни пробивался утренний свет. Я сонно поморгала, осматриваясь.
Неужели я тут и уснула? В комнате Мейсона?
В этот момент я осознала, в каком положении нахожусь.
В другой истории это была бы девушка, которая проснулась в кольце сильных рук, прижатая к груди молодого человека, который обнимал ее всю ночь.
Но то в другой, а в моей девушка вцепилась в молодого человека, который по-прежнему лежал, повернувшись к ней спиной.
Щеки запылали, я напряглась. Неужели я обнимала его всю ночь? Боже мой! А вдруг он посчитает меня навязчивой? А вдруг он стеснялся пошевелиться?
Я посмотрела на манящий изгиб его шеи и после секундного колебания зарылась носом в ложбинку за его ухом и вдохнула его чудесный запах.
Легкие наполнились возбуждающим ароматом, и по дыханию Мейсона я поняла, что он проснулся.
Я покраснела от смущения, хорошо, что он этого не увидел.
– Расскажи мне о своем отце, – услышала я его шепот.
От этой просьбы я слегка оторопела. Потом положила голову на подушку, подбирая слова.
– Он… сильно отличался от Джона, – начала я, не зная точно, что Мейсон хотел услышать. – Он был эксцентричным и немного неуклюжим. Он так и не научился правильно повязывать шарф, один конец всегда болтался чуть ли не у земли. Он любил криптографию и все связанное с языками программирования и информационными технологиями. Он был очень умный, и у него была неподражаемая улыбка. Папа умер от рака желудка.
Я сглотнула, не зная, что еще сказать. У меня плохо получалось рисовать людей голосом, только руками. Мне всегда было трудно выражать себя словами, и я завидовала тем, кто, напротив, легко говорил о своих чувствах. Мейсон шевельнулся, его ладонь скользнула по моей, и сердце замерло, когда мы переплели пальцы.
– В его глазах светилось солнце, – выдохнула я. Мой голос стал тоньше. – Здешнее солнце – жаркое, сильное и яркое. Он видел весь мир в этом свете. Он часто говорил мне: «Смотри сердцем». Наверное, он хотел, чтобы я проникала в суть вещей, любила их такими, какие они есть, видела их по-настоящему. Он это умел.
– И как, у тебя получается? – спросил Мейсон.
Я приоткрыла губы и посмотрела на него.
– Возможно.
Через мгновение зашуршала простыня, Мейсон повернулся, и я наконец встретилась взглядом с его темными глазами. Он оказался всего в нескольких сантиметрах от моего лица, теплый, сонный и соблазнительный.
От его близости у меня перехватило дыхание. Я почувствовала внезапное желание поцеловать его, зарыться пальцами в эти спутанные волосы и тесно-тесно прижаться к нему. Мейсон посмотрел на мои глаза и губы, вызывая внутри меня желание, которое захлестнуло меня жаркой волной.
Потом он поцеловал меня. Медленно. Мои губы мягко открылись под его натиском, позволяя ему спокойно попробовать меня на вкус. Его горячий язык превратил мои чувства в раскаленный поток, лишив возможности дышать.
Мейсон потрясающе целовался. Он двигал губами с уверенностью и чувственностью, так что во мне закипала кровь, и в то же время я робела. Мне хотелось бы доставить ему больше удовольствия, но, когда он прикасался ко мне, мои нервы трепетали, а мышцы таяли, как мед.
Я замирала и снова дышала, пока влажный звук нашего поцелуя уносил меня дальше в океан невероятных ощущений.
Мейсон провел по моим бедрам своими большими