Я бы могла пойти на палубу и спасти Раш от задачи развлекать Адама дольше необходимого, но я понимала, что уж кто-кто, а она сама разберется. Он мне показался приятным парнем, который рад возможности позаигрывать, но при этом из тех, кто понимает, что такое «границы». Кроме того, на борту есть еще члены команды. Лишних несколько минут никому не навредят. Мне ужасно хотелось утолить любопытство — сейчас же сравнить проверочный вариант с опубликованным, который я прихватила с собой в холщовой сумке.
Я села за стол сэра Лесли, положила обе книги перед собой. Чутье подсказывало мне, что если Питер Кокерилл и внес какие-то изменения, то наверняка на последней странице. Как раз там, как ни крути, книга отклонялась от своей нарративной траектории и становилась заявлением о намерении.
…Я осознаю, — в рефлексивной манере писал он в завершение, — что к берегам правды не прижался так близко, как надеялся, и, что еще важнее, написав эту книгу, я не обрел того единения с матерью, какого я хотел. Ее больше нет, ее не вернуть.
В проверочном экземпляре — те же фразы, слово в слово.
Писательство оказалось просто очередным тупиком: мои слова меня не утешают, а голос мой неслышим.
И вновь все совпадает.
После этого писать мне больше нечего. Не будет больше никакого писательства. Но без писательства может ли быть жизнь? Вот вопрос, вставший передо мной. И каков же мой ответ?
Я склонилась над обеими книгами и всмотрелась еще пристальнее в их завершающие строки. Сердце у меня билось часто. А что, если эти два варианта друг от друга вообще не отличаются?
И далее:
Нет, не может. (Гласил опубликованный вариант.)
Да, может. (Гласил проверочный.)
Дальнейшее невозможно. (Сказано в опубликованном варианте.)
Дальнейшее возможно. (Сказано в проверочном.)
Достижение этой последней страницы доказало мне лишь одно — одно-единственное. Настало время отступиться и положить конец этой печальной жизни.
Таково было последнее предложение романа в том виде, в каком он был опубликован в 1987 году. Но что же в варианте более раннем, сохранившемся лишь в виде пробного издания?
Достижение этой последней страницы доказало мне лишь одно — одно-единственное. Настало время встряхнуться и положить конец этой печальной повести.
Я откинулась на спинку и некоторое время глазела в пространство, ошарашенная последствиями этих слов.
Не отступиться, а встряхнуться.
Не положить конец этой жизни, а просто положить конец этой повести.
Это означало, что знаменитое пылкое публичное заявление Питера Кокерилла о том, что он намерен покончить с жизнью, никогда, согласно исходному варианту, ничего подобного не подразумевало.
Иными словами, эта книга — никакая не записка самоубийцы.
Р
Ну что, как все сложилось? — спрашивает Прим.
Как что сложилось?
Твое купание с Адамом.
Мы влезли по крутому склону, ведущему прочь от порта Эркюль, и дошли почти до самого казино. Теперь сидим в Саду Казино, смотрим через площадь на это легендарное здание, на этот храм богов денег и удачи. Ранний вечер, солнце в небе низко, но здесь все еще тепло, на площади людно, она омыта мягким золотым светом.
Ну, начнем с того, что все было мило, говорю я. Но я не рассчитывала, что ты исчезнешь из виду почти на целый час.
Хотя бы на то, чтобы смутиться, Прим совести хватает.
Угу, извини. Он… прилично себя вел, а?
Ближе к концу малость распустил руки, не более того. Знал бы он, что зря тратит время.
Я не предполагаю, что она это поймет, — и она действительно не понимает.
В каком смысле?
В смысле…
Прикидываю, что пора бы уже открыть Прим этот секрет. Мы за эти несколько недель уже многое вместе пережили и узнали друг друга довольно близко. А потому вполне можно сказать ей.
Это просто…
Облечь это в слова всякий раз нелегко.
Просто вся эта тема с сексом… Не очень моя.
Вид у нее растерянный — как это обычно у всех бывает.
Понимаешь, все вот это с запихиванием друг в друга разных частей тела и обменом жидкостями. Не мое.
По-прежнему туго. Может, нужна добавка медицинского языка. Говорю ей так:
Я из тех, кто официально называется «членом сообщества асексуалов».
Безмолвие Прим длится на миг дольше. И тут:
Ой, наконец говорит она. А затем — более пылко: Ой.
Вид у нее озабоченный, как будто я рассказала ей, что у меня какая-то ужасная болезнь и жить мне осталось несколько месяцев.
Это не расстройство, говорю. Лечиться мне от этого не надо. Я просто вот такая. Ты же все на эту тему знаешь, верно?
Прим кивает. Такое впечатление, что она из-за меня огорчилась, неизвестно почему. Я увожу разговор обратно к Адаму.
Ну и да, я могла б ему это сказать, но он бы ни за что мне не поверил. Мужчины не верят. Они все считают, что такое им говорят, чтобы от них отделаться. Поэтому я его поблагодарила за то, что он так славно с нами общался, и сказала, что классно было бы увидеться еще. Они все, судя по всему, сходят вечером на берег и собираются в каком-то баре в половине одиннадцатого.
Ты же не сказала, что мы к ним придем, а? — спрашивает Прим, и по лицу у нее пробегает паника, и я ей полушутя говорю:
Чего б и нет, если только ты чего-нибудь другое не хочешь предложить. Ужас как неохота тебе напоминать, но спать нам сегодня пока негде.
Мимо нас проходит пара, рядом семенит на поводке миленькая крошечная собачонка. Крошечные собачонки есть здесь, похоже, у каждой женщины, болтаются у каблуков, сидят на руках, или же их головки торчат у женщин из сумочек.
В смысле, согласись: спальные каюты на яхте смотрелись очень даже.
Не пойду я туда, непреклонно заявляет Прим.
Пожимаю плечами.
Как хочешь.
Извлекаю телефон и открываю приложение по бронированию. Несколько минут