Габриэль осторожно покачивался вперед и назад, стиснув колени руками. Он еще больше замкнулся в себе и не произнес ни единого слова после смерти Пенитанс. Чуть в стороне Мари терялась в тени с надвинутой на лоб треуголкой.
Они все были виновны. Жюстиньен был виновен, вероятно, больше остальных, и это он тоже вспомнил. Идея открыто провоцировать таможенников пришла в голову не Салону. Тот просто согласился на это предприятие, следуя за Жюстиньеном. Они ничего не сказали Риогу. Жюстиньен, малодушно, не признаваясь себе в этом, чувствовал, что Риог не одобрит. Для дворянина это было приключением. Остальные рисковали своими жизнями. Он не понимал этого. Он даже представить себе не мог, что его когда-нибудь арестуют. Вероятно, именно поэтому, от неожиданности, повел себя неправильно. Он сдал склад лжесолеваров в обмен на то, чтобы таможенники забыли о его причастности к их бизнесу. Учитывая все обстоятельства, это их устраивало. Никто в округе не хотел брать под арест законного сына маркиза де О-Морта. Жюстиньен не мог предвидеть, что Риог и Салон окажутся на складе, когда туда прибудут солдаты. Вероятно, просто не желал рассматривать такую возможность для очистки совести.
В его снах Салон плакал белыми слезами. Несколько лет назад его и Риога нашли лежащими на краю солончака в Бретани. Их рты были полны соли. Предупреждение. Пример. Месть. В конце концов, ни один из них не имел благородного происхождения. Хотя Жюстиньен каждую ночь утирал слезы Салона, на следующую ночь они возвращались вместе с его виной. Он вспомнил, как друг фальшиво распевал песни в доках, как старый Риог рассуждал о морали и законе. И, вероятно, наказаны они были именно за это, а не за их торговлю. За то, что осмелились возвысить свой голос, за право говорить, когда это было привилегией другого класса, за побег от налогов и нищеты. Жюстиньен помнил и другие протесты – протесты парижан, которые требовали вернуть их детей и добивались справедливости. Его ни разу не подвергали суду, однако пастор был прав, де Салер был виновен. Гораздо больше, чем его сводный брат, немой навеки, гораздо больше, чем те мятежники, которых в Париже одним прекрасным летним днем повесил король, борясь с собственным страхом.
Конечно, молодой дворянин много раз рассуждал о несправедливости мира, сокрушался о ней, особенно когда дело касалось его самого. Однако теперь чувствовал, что впервые уловил истинный смысл этих слов и споров. Наконец-то он осознал всю правду и ее масштабы.
20
Вечером Мари поведала ему историю о сотворении мира, о людях из камня и из дерева. Когда огонь на мгновение превращался в раскаленные угли, а жидкое красное пламя медленно поглощало серые тлеющие дрова, она оживляла в его памяти звездную дорогу, по которой уходили мертвые, и Вендиго, это ненасытное существо, обладающее нечеловеческой силой и ловкостью. Многие люди верили, что можно превратиться в Вендиго, поедая человеческую плоть. Жюстиньен посмотрел на Венёра, чей живот издавал урчащие звуки в темноте ночи, который, возможно, действительно съел своих товарищей, чтобы выжить, и с невероятным мастерством убил волков.
Жюстиньен неоднократно спрашивал Мари, но она не соглашалась и не опровергала его предположения, убеждая только в том, что ему не стоит никого обвинять или оправдывать. В один из дней путешественница рассказала дворянину о своей первой встрече с призраками. Пятнадцать лет назад она вернулась навестить племя своей матери и обнаружила, что все они мертвы – их унес тиф. Как она узнала позже, эту болезнь принес им Франсуа из Бобассена вместе с фламандским моряком. Потрясенная Мари убежала в лес. Много дней бродила без еды, почти без воды, без цели и направления. Она забыла о сне и лишь иногда, днем или ночью, когда ноги больше не держали ее, сознание отключалось на несколько часов. Очнувшись, она продолжала свой путь. Она уже давно перестала узнавать лес вокруг себя. Однажды Мари упала рядом со столетней корягой, изъеденной алыми клопами. Блики света закружились перед измученными глазами, и тогда наконец ей явились призраки. Все они были из ее племени, из семьи ее матери. С тех пор они стали ее проводниками.
Услышав эту историю, Жюстиньен начал искать призрак Салона, надеясь, что тот появится, как новый Мессия. Но с тех пор, как молодой дворянин снова обрел память, призрак, похоже, избегал де Салера. Его лицо больше не появлялось на коре деревьев или в прозрачных водах озер. Во сне он всегда молчал.
Чтобы вызвать видение, Жюстиньен пытался контролировать даже свой сон. Он ел лишь малую часть и без того скудной пищи. Пытался войти в состояние транса, о котором рассказывала ему Мари, но пока у него ничего не получалось. Если душа Салона вернется в этот мир, смогут ли они, наконец, снова поговорить друг с другом? Простит ли его Салон?
Отношения между Мари и Венёром становились всё более напряженными. Ботаник начал сомневаться в компетентности и добросовестности путешественницы, но не говорил об этом прямо. Он удивлялся, что они до сих пор не нашли следов цивилизации или хотя бы признаков присутствия человека. Мари, не отвечая ему, а просто выражая мысли вслух, тихо, но отчетливо сказала, что ботанику, к счастью, хватает такта не претендовать на звание географа из-за его неспособности оценивать расстояния. Вечером в лагере Жюстиньен и Габриэль поняли, что их друзья находятся в конфликте, и обнялись, чувствуя солидарность перед лицом растущей вражды.
Спустя несколько дней они достигли рощи мертвых деревьев. Огромные серые стволы были цвета пепла, а сухие ветки, лишенные хвои и листьев, выглядели настолько иссохшими, что даже ботаник не смог бы определить, каким растениям они принадлежали раньше. Однако жизнь всё еще цеплялась за эти трупы. Лишайники, свисающие с них, были такими длинными и широкими, что напоминали тонкие паруса проклятого корабля – «Летучего голландца» или «Принцессы Августы», застрявшего здесь, среди леса и тумана. Толстые коричневатые грибы, на вид склизкие, гроздьями облепили основания стволов. Размах ветвей этих деревьев был особенно впечатляющим, почти как у мачт шхуны. Жюстиньен был поражен этим зрелищем.
Самый высокий ствол возвышался над остальным лесом более чем на высоту