– Одному из нас придется залезть наверх, – объявила она. – С вершины мы, возможно, увидим… деревню, хижину, другой берег…
Венёр скрестил руки на груди:
– Не рассчитывай, что я сломаю себе шею…
Жюстиньен с трудом держался на ногах от усталости. Он даже не мог представить, что сам предложит себя в качестве добровольца.
– Габриэль? – спросила Мари.
Подросток сделал шаг вперед и осторожно подошел к дереву. Осмотрел ветви и положил руки на кору. Внезапно подпрыгнул и легко забрался на массивный ствол, словно это была мачта корабля. Его движения были быстрыми и уверенными, как во время недавней схватки с волками. Когда он почти скрылся за покровом лишайников, Жюстиньен отчетливо представил другое его восхождение – на первом пляже, у подножия скал, сразу после кораблекрушения. Тот самый Габриэль, которого он мельком видел на торфяном болоте и которого теперь узнавал заново, мог бы легко забраться на вершину утеса. Туман снова поднялся, проникая под грязную и рваную одежду, и Жюстиньена охватила дрожь. Фактически это был первый раз, когда он всерьез задумался о вине Габриэля. До этого он более или менее неосознанно жил с мыслью, что среди них есть невиновный человек.
У подножия дерева все стояли молча. Когда по прошествии долгих минут Габриэль снова появился, Венёр вздохнул, а Мари спросила:
– И что там?
Подросток нервно всплеснул руками и резким, непривычным для них тоном произнес:
– Туда нельзя. – И он указал в сторону, куда они направлялись: – Там море, – продолжил он с легкой дрожью. – Или, может, это туман. Было не очень понятно.
– Океан! – воскликнул Венёр. – Мы ходили кругами. Мы возвращаемся к океану! Значит, это никогда не закончится?
– Успокойтесь, – резко сказала Мари. – Это уже не то побережье. На нем мы обязательно найдем… рыбаков, деревню, леса… Я знаю, куда иду.
Венёр не согласился и стал возражать. Габриэль прислонился к дереву, а Жюстиньен решил не вмешиваться в спор. В итоге победила Мари. Даже Габриэль нехотя согласился последовать за ней.
На следующий день они остановились лагерем возле крошечного источника, едва заметного, больше похожего на струйку воды, исчезающую в траве. Однако этого хватило, чтобы наполнить фляги водой. Они поужинали маленькими жареными птичками, которые приготовили в золе, и бросили кости в огонь. Утром Жюстиньен проснулся на рассвете. Туман был не столь густым. Недалеко от родника, наполовину скрытые каменной глыбой, спорили Мари и Венёр. Они изо всех сил старались контролировать громкость своих голосов, и Жюстиньен слышал только их смутный шепот, который был тише журчания воды.
Он решил подобраться ближе и подполз на локтях, чтобы его не заметили. У него получилось. Возможно, эти двое просто были слишком поглощены спором, и потому Жюстиньену удалось спрятаться за упавшим стволом, а они не обратили на него ни малейшего внимания. Казалось, они все еще спорили о том, как долго им следует идти.
– Это давно должно было закончиться, – прошипел Венёр, опираясь на костыль.
– Не мы его контролируем, – язвительно ответила Мари.
– Это становится нездоровым. Мы могли бы, по крайней мере…
– Ничего, абсолютно ничего, – оборвала его путешественница.
Она двинулась к нему, прямая и суровая посреди дикого леса, в эту минуту как никогда прежде напоминая Смерть или Анку. И вместо того, чтобы отступить, Венёр потянулся к ней.
– Я попытаюсь, и ты не помешаешь мне…
– Еще как помешаю, – ответила она.
Одной рукой она схватила его за горло. Он ахнул, ослабив пальцы, державшие его костыль. Жюстиньен задумался, стоит ли ему вмешаться. Мари прижала ботаника спиной к камню. Их лица находились на расстоянии менее дюйма друг от друга. Она что-то прошептала ему на ухо, несколько слов, которые на этот раз Жюстиньен не услышал. Ботаник вздрогнул. Его дыхание было тяжелым, но вместо того, чтобы освободиться или сопротивляться, он, казалось, успокоился и сдался. Уронил костыль. Неожиданно Мари поцеловала его. Точнее, они поцеловались без всякой деликатности. Одним коленом она раздвинула его бедра, просунула сухощавую руку между ног. Он вцепился в ее плечи, как утопающий. Из его горла вырвался длинный чувственный стон, и Жюстиньен вдруг вспомнил.
Эта картина преследовала его с жестокостью, под стать жестокости их объятий. Порт-Ройал, прошлая осень. Переулок за таверной, куда он потащился, чтобы в конце ночи прочистить желудок. Когда Жюстиньен выпрямился, во рту все еще оставался неприятный привкус желчи, но в голове прояснилось, и тогда он увидел их. Женщина, та, которую он тогда еще называл Смертью, прижимала долговязого молодого мужчину в длинном пальто с бахромой к стене. Одной рукой она держала его запястья над головой, а другой расстегивала ремень. Молодой человек, имени которого Жюстиньен еще не знал, откинул голову назад и приподнял очки с затемненными линзами. Жюстиньен выругался сквозь зубы и уже собирался уйти, не беспокоя любовников, но молодой человек приоткрыл глаза. На мгновение их взгляды встретились, и насмешливая искорка блеснула в зеленых колючих радужках Венёра. Жюстиньен поспешил уйти, а из переулка тем временем доносились первые вздохи удовольствия.
Это откровение поразило его, как удар кулаком под ребра. Мари и Венёр хорошо знали друг друга еще до встречи у Жандрона. Задолго до их кораблекрушения на сером пляже. Затем, на протяжении всего пути, они инсценировали свои разногласия. На самом же деле были любовниками.
Нижняя Бретань, 1793 год
Жан отпил немного остывшего кофе и спросил:
– Как вы отреагировали, когда поняли, что Мари и Венёр были любовниками?
Снаружи продолжалась буря, но лейтенант почти не обращал на нее внимания. Возможно, потому, что она не была такой сильной. Или, может, он уже привык к непогоде. Не осознавая этого, он поднял ноги на стуле и прижал колени к груди, как это делают подростки. В комнате, имеющей форму полумесяца, аромат холодного кофе смешивался с ароматом горящих свечей и запахом йода и соли океана. Но молодой офицер уже не замечал стен, границ башни и ночи. Горизонты, которые маркиз нарисовал своими словами, стали почти такими же четкими, чуть ли не реальнее, чем здешние камни, запертая дверь и закрытые ставни. Вместе они больше не были заключены в укромном уголке побережья, а блуждали по солончакам вместе с лжесолеварами, терялись среди призраков и мифов иных народов в лесах на другом конце света, убегали по улицам старого Парижа, Парижа Просвещения, салонов и выставок, а также тех восстаний, которые уже были предвестниками великой Революции…
Они убегали, удивленно повторил про себя молодой офицер, сам удивляясь, что эти слова пришли ему в голову. И все же они лучше, чем какие-либо другие,