Жюстиньен без труда догадался, что произошло дальше. Слишком свободная женщина, привлекательная земля… Суды над ведьмами должны были остаться в прошлом веке или, по крайней мере, быть ограничены высшими властями. Но в небольшой общине, вдали от всех… Жюстиньен спросил:
– Эта Доркас… она была беременна Пенни, да? Когда вы ее арестовали?
Пастор шумно сглотнул слюну. Жюстиньен напрягся. То, что он начинал видеть… Пастор произнес нейтральным, отстраненным тоном:
– Она забеременела в камере. Поэтому мы отложили вынесение ей приговора. Когда она родила, мы наняли для малышки няню. Потом тюрьма сгорела. Мы с женой удочерили Пенитанс. Мы сделали все, чтобы обеспечить ей хороший христианский дом.
Пенни танцевала вдалеке на поляне, подняв голову к облакам. Ее глаза цвета грозы отражались в сером небе. Пенни, которая каждый день сжигала куклы в костре. Пенни со слишком светлыми волосами и изможденным лицом, как у пастора. Жюстиньен спросил, хотя уже знал ответ:
– А отец? Кто был отцом?
Эфраим судорожно стиснул челюсти.
– Демон, – настаивал он на своем ответе. – Это определенно был демон.
Он провел руками по лицу и повернулся к молодому дворянину. Тот поспешно отшатнулся. Ледяной ужас пронзил его затылок. Жюстиньену хотелось отвести взгляд в сторону, но он не смог. Кошмарное видение, открывшееся перед ним, завораживало и в то же время приводило в трепет. Пальцы пастора оставили на щеках следы пепла.
– Что вы видите? – спросил Эфраим лихорадочным голосом. – Что вы видите?
Он протянул к молодому человеку руки, серые и грязные. Жюстиньен отступил, сердце колотилось так, что вот-вот готово было разорваться. Он видел, сам не веря своим глазам. Он видел то, что уже давно видел священник. Угольная корка на его ладонях, которая трескалась, но не отрывалась, когда он сжимал и разжимал ладони.
Жюстиньен встал и чуть не споткнулся о корень, но в последний момент смог удержаться на ногах. Под деревьями время как будто остановилось. Венёр почти не обратил на них никакого внимания, Габриэль даже не пошевелился. Только Пенни продолжала танцевать. На ее губах мелькнул намек на улыбку. Жюстиньен резко развернулся на пятках, схватил прислоненный к дереву гарпун и помчался вглубь леса.
Он бежал примерно в том направлении, куда ушла Мари. Однако этого оказалось мало. Нужно было сосредоточиться куда сильнее, чтобы сориентироваться и не потерять надежду найти след путешественницы, если она вообще его оставила. Жюстиньен был не в состоянии думать и едва мог удержаться от падения. Видения пастора преследовали его, крутясь в голове. Кожа цвета пепла, цвет смерти.
У пастора на ладонях была корка пепла. Пенни танцевала. Пенни кружилась на снегу. Жюстиньен внезапно оказался на берегу озера, одного из тех огромных водоемов, окрашенных в зыбкие и глубокие оттенки лабрадорита, которые простираются за пределы тумана. Поверхность была невероятно спокойной. Жюстиньен опустился на колени на берегу, прямо в жидкую глину, положил рядом с собой гарпун и умыл лицо. По его губам текла струйка воды. На языке остался привкус соли. Он наклонился ближе и вздрогнул, когда увидел фигуру под водой. Утопленник с бледным лицом и уже мутными глазами. Сначала эти черты были размыты глубиной, однако тело всплывало, и они становились все отчетливее. Жюстиньен замер, ошеломленный и в то же время ожидавший чего-то подобного. Ему вдруг показалось, что он оказался здесь, на краю озера, на острове, только ради этой встречи. Мертвец в озере был незнакомцем из его снов. Тем, чье имя он должен был помнить. Он протянул руку к воде. Клочья его разорванной рубашки выбивались из рукава тулупа. Ему вспомнилась фраза из легенды, рассказанной Мари. Из сказки о путешествии в страну мертвых. Он шел, пока его одежда не разорвалась в клочья и пока у его сапог не отпали подошвы. Он коснулся воды кончиками пальцев, и по поверхности озера разошлись концентрические круги. Достаточно было опустить руку еще на несколько дюймов, чтобы коснуться утопленника. Щеки мертвеца опухли, покраснели. Глазные яблоки остекленели. Образок святого Ива на шее, даже покрытый патиной, оставался узнаваемым. Это святой, который не смог защитить его. Жюстиньен узнал кулон. У трупа был широко открыт рот, а внутри – белая масса, которая медленно растворялась в озере. Соль, понял Жюстиньен. Вот почему озеро имело привкус соли.
Утопленник поднимался из воды. Жюстиньену следовало бы вытащить руку из озера, но он не смог заставить себя сделать это. Подушечки его пальцев задели грубую корку комка соли и оторвали несколько кристалликов. Голос незнакомца звал на помощь где-то далеко в тумане. Или, возможно, это была одна из тех хищных птиц, которых выжившие слышали на протяжении всего путешествия, но так и не увидели. Незнакомец не может звать на помощь, рассуждал молодой дворянин, несмотря на абсурдность ситуации. Соль заткнула ему рот, как будто самой смерти недостаточно, чтобы заставить его замолчать. Скоро он выйдет из воды. Жюстиньен не мог больше ждать и боялся этого откровения больше всего на свете.
Сквозь гул противоречивых чувств он услышал позади себя шум. Сначала не обратил на него внимания. Шум усилился, и тогда инстинкт самосохранения заставил его повернуть голову. Жюстиньен вздрогнул. Нездоровый пот побежал по спине. Перед ним стоял крупный волк размером почти с человека. Приподняв губы, зверь обнажил пожелтевшие клыки и ярко-красные челюсти. Его мышцы перекатывались под грубой пепельной шерстью. На задней ноге виднелась большая рана в стадии заживления, забитая коричневой, почти черной коростой. Волоски вокруг нее были вырваны и только начинали отрастать. Пульс дворянина ускорился. Был ли это тот волк, который явился вчера вечером? Тот самый, которого Мари обратила в бегство? Жюстиньен достал из-под тулупа пистолет и спустил курок. Выстрела не последовало, он снова не зарядил оружие. Волк щелкнул зубами. Жюстиньен, справившись с дрожью в конечностях, скользнул рукой к гарпуну. Волк зарычал громче, словно узнав этот железный шип. Жюстиньен только начал сжимать пальцы на рукоятке, когда зверь, оказавшись быстрее, бросился на него и впился когтями в тулуп.