– Я это видел. Пенни оттащила Эфраима назад. Она хотела спасти его.
Венёр нахмурился, а на лице Мари появилась улыбка. Она забралась на ствол и жестом пригласила Жюстиньена последовать за ней. На другом конце дерева корни, вырванные из земли, все еще были влажными. Мари наклонилась, чтобы осмотреть повреждения.
– Ливни ослабили почву, – заключила она. – Неудивительно, что размыло основание.
Жюстиньен вздрогнул. Он не ожидал столь рационального объяснения. Насекомые стайками выбирались из-под корней. На мгновение молодому дворянину показалось, что посреди коричневой грязи вспыхнуло яркое пятно. Гранатово-розовое перо красного кардинала.
13
Вопреки своим смелым заявлениям, пастор в тот день оказался не в состоянии идти дальше. Они разбили лагерь в корнях дерева. Пенни держалась от отца на расстоянии. Жюстиньену всегда было трудно представить ее иначе, чем как дочь Эфраима. Сходство между ними было настолько поразительным, что не оставалось никаких сомнений в их родстве.
Священник продолжал терзать свои ладони, растирая их до красноты о шерстяную ткань на бедрах. Венёр смотрел на него с легким сочувствием и немного с отвращением. Жюстиньен нервничал.
– Я иду на разведку, – объявила Мари. – Аристократик, пойдешь со мной?
Жюстиньен хотел отказаться, потому что терпеть не мог, когда Мари его так называла, но передумал. Он потерял всякую надежду добиться признаний от пастора, Пенни и Габриэль были погружены в свой мир, а Венёр не проявлял к нему дружеских чувств.
Жюстиньен решил последовать за Мари, которая, по крайней мере, не испытывала к нему отвращения. Всё-таки это был его единственный шанс на выживание – продолжать идти по ее следам. С собой он взял гарпун. Дождь прекратился, едва они отошли от лагеря. Впервые после кораблекрушения из-за облаков показалось солнце, и вспенившаяся вода потока заискрилась в его лучах. Деревья вокруг вздрагивали, роняя капли. Ниже по течению стояла полуразрушенная дамба из крупных камней. Натыкаясь на препятствие, ручей ломался хрупкими струями. Мари присела на корточки на берегу.
– Это плотина беотуков, – пояснила она, – для ловли лосося, когда он плывет вверх по течению. Но кажется, она уже отжила свое. Тех, кто ее строил, давно нет.
Она повернулась лицом в сторону низовья.
– Смотри, – сказала она, указывая на точку вдали.
Жюстиньен взглянул на реку. Мари быстро поднялась и протянула к нему руку:
– Дай твой гарпун.
Жюстиньен непроизвольно насторожился.
– Я не собираюсь вонзать его тебе в спину, – заверила Мари со светлой улыбкой, контрастирующей с тенью треуголки. Де Салер, который действительно опасался предательского удара со стороны путешественницы, почувствовал себя неловко. Он отдал ей оружие, а она тут же сняла сапоги и приподняла подол юбки. Уверенным шагом пошла по гладким, блестящим камням, выступавшим из воды. Жюстиньен замер в нерешительности, но затем всё же скинул свой тяжелый тулуп, также разулся и последовал за ней.
Внезапный холод воды поразил его с первого же шага. Жюстиньен выругался, а Мари ответила ему легким смешком. Он бросил на нее сердитый взгляд и тут же едва не поскользнулся, но удержался на ногах, широко раскинув руки. Повернувшись к низовьям ручья, Жюстиньен увидел косяк лососей. Рыбы поднимались вверх по течению к плотине, перепрыгивали через пенистую гряду, слишком жирные и красные для этого времени года – вероятно, это была не первая их весна. Остатков преграды хватило, чтобы создать узкое место в протоке, где и скапливались лососи. Мари бросила гарпун, вонзив острие в одного из самых крупных. Жюстиньен издал радостный возглас, забыв о шаткости своего равновесия, и внезапно свалился в ручей.
Он мгновенно оказался во власти холода и шума потока, а горло и уши наполнились пеной. Жюстиньен беспорядочно бил руками и ногами, и ему удалось высунуть голову из воды, чтобы глотнуть воздуха. Но, несмотря на все усилия, течение уже готово было унести его, когда Мари схватила его за запястье и с неожиданной силой вытащила на поверхность. Жюстиньен широко открыл рот и вдохнул воздух, будто воскреснув из мертвых. Мари помогла ему подняться на камни, а затем повела его, едва стоящего на ногах, обратно к берегу, не упуская из виду и другой свой чудесный улов – розового лосося, который судорожно бился на конце ее гарпуна.
Пока Жюстиньен посиневшими пальцами избавлялся от промокшей одежды, Мари разожгла огонь. С каким наслаждением он завернулся в свой тулуп. К счастью, Берроу был выше и массивнее его, а потому одежда оказалась достаточно широкой, чтобы в ней можно было сидеть, подогнув под себя ноги.
Так он и устроился у костра. Мари отрезала кусок лосося и насадила его на острие гарпуна. Жюстиньен распутал пальцами свои влажные волосы. Теперь, когда он согрелся, ситуация показалась ему… почти приятной. Он уже целую вечность не был таким чистым. Бледное солнце продолжало светить, наполняя светом травы и мхи. В воздухе витал аромат весны и жирной жареной рыбы. У Жюстиньена текли слюнки. Мари оторвала для него с гарпуна кусочек розовой мякоти, и молодой человек тут же жадно проглотил его. Мари улыбнулась. Не церемонясь, он вытер тыльной стороной руки жир, стекающий по подбородку. На какое-то мгновение ему представилось, будто он на загородной прогулке. Он вытянул одну ногу из-под своего мехового кокона, позволил теплу пламени струиться по его слишком светлой коже. Мари поднесла к огню еще один кусок лосося. Жюстиньен повернулся к путешественнице, стремясь встретить ее взгляд из-под вновь опущенной треуголки.
– Почему ты спасла мне жизнь? – внезапно спросил он.
Мари улыбнулась еще более открыто.
– Интересный вопрос… Без сомнения, не мне суждено тебя убить. И потом, ты недавно встал на сторону Пенни. Ты не обязан был это делать. – Она перевернула рыбу и добавила: – Ты же ничего не видел, да?
– Я ничего не видел, – с готовностью признал молодой человек. – Но пастор… То, что он сказал своей дочери… – Он поудобнее прислонился к стволу дерева и медленно продолжил: – Мой отец… Для него моя мать была жеманницей и шлюхой. Не ведьмой, это было уже не модно. И он с радостью признал бы меня если не сыном дьявола, то хотя бы сыном духовника или мастера игры на клавесине. К сожалению для него, во мне слишком ярко проявились родовые черты Салеров и он не мог таким образом отречься от меня.
Жюстиньен запрокинул голову назад и закрыл веки, чтобы насладиться лучами солнца на своем лице.
– Моя мама любила математику, звезды, философию… И в моих воспоминаниях она всегда улыбается. Я тогда был ребенком и думал, что она счастлива…
Он откинул назад свои