Жюстиньен рефлекторно поднял оружие и медленно поплелся ко входу в пещеру. Густая, вязкая капля упала ему на лоб. Смахнув ее рукой, он обнаружил след на своей коже. Кровавый след. Сделав из пещеры несколько шагов назад, он поднял глаза и побледнел. По крайней мере, его не вырвало, это был прогресс.
На скальном выступе в нескольких футах над пещерой висел марсовой с опухшей и посиневшей физиономией. Его одежда, судя по всему, сначала пропиталась морской водой, а затем высохла. На плечах, подобно горгульям на церковной апсиде, сидели две большие чайки. Третья птица атаковала его глаза.
– Это здесь! – крикнул Жюстиньен.
Все сбежались к нему. Венёр снял пальто и начал взбираться на скалу.
– Берроу, помогите мне! – крикнул он английскому офицеру.
Тот подчинился. Двум мужчинам пришлось сразиться с птицами за тело. Наконец Венёр снял мертвеца и уложил на песок. Жюстиньен почувствовал, как к нему приблизился Габриэль. Немой подросток дрожал всеми конечностями, и де Салер сжал его руку, чтобы успокоить. Рядом с телом ощущался сладковатый душок, смешанный с запахом грязи и соли. Жюстиньен невольно втянул его носом. Запах этот одновременно и завораживал, и потрясал. Мгновенно в памяти всплыли картины вечера, разговор с Жонасом – неужели это было только вчера? Вспомнился человек, сидящий у костра, его напряженный взгляд, сосредоточенный то на гарпуне, то на собеседнике. Жюстиньену было трудно соотнести этот образ с гротескной маской мертвеца. И всё же он узнал следы от оспы и серьги в ухе. Однако марсовой потерял присущую ему язвительность и больше не напевал мрачные песни. Из всего этого получилась бы не слишком убедительная проповедь, подумал молодой дворянин, но ведь он и не был священником. И все же сожалел, что Жонас погиб, забрав свои секреты с собой. Габриэль по-прежнему сжимал руку Жюстиньена. У марсового был выколот один глаз.
Мари сняла треуголку и опустилась на колени рядом с трупом. Она наклонила его голову набок. На виске у него, словно пурпурная медуза, расползся синяк приличного размера.
– Его вырубили, – заметил Венёр.
Взгляд Жюстиньена невольно скользнул по палице, которую путешественница носила на поясе, оценил контуры полированной деревянной головки.
– Не это его убило, – ответила путешественница.
Она вытащила нож, отдернула полы бушлата утопленника, подняла его свитер и рубашку.
– Вы же не собираетесь осквернять его останки! – вмешался было Берроу.
Мари взглянула на него с молчаливым предупреждением, но офицер все равно ринулся вперед. Венёр заблокировал его одной рукой:
– Это уже второй. Нам нужно знать причину.
Не обращая больше на них внимания, Мари принялась сдирать кожу с живота мертвеца, раздвигая ее так же, как и лоскуты с его куртки. Под ребрами неестественно вздулись легкие. В желудке мариновалась жидкость.
– Он умер от утопления. Кто-то вырубил его, затем вытащил в океан и, вероятно, продержал под водой достаточно долго, чтобы…
Она вытерла свой длинный нож о рубашку матроса. Все вокруг не спускали глаз с трупа, ведь, в конце концов, это было проще, чем смотреть на своих товарищей по приключениям, чем позволять своим подозрениям обрести форму.
Кто-то выпотрошил траппера гарпуном, вспомнил Жюстиньен. Кто-то убил его и набил ему рот ракушками. Кто-то оглушил матроса, утопил его, а затем подвесил на скале… Тот же человек? Но почему? И как? Чтобы стащить труп, понадобилось двое мужчин, Берроу и Венёр. Возможно, один из них скрывал свою игру. Марсовой посоветовал ему опасаться Венёра. Жюстиньен сжал пальцы на древке гарпуна. На пальто Венёра были мокрые пятна, потому что он нес мертвеца. Он сдвинул очки на нос.
– Попробуем задействовать логику. Вчера вечером Жонас был еще жив в конце своей смены. Я это хорошо знаю, именно я его разбудил. Пока бодрствовал, я не видел и не слышал ничего подозрительного. Затем Мари приняла вахту, затем лейтенант Берроу.
Он обратился ко всем:
– Никто из вас не хочет что-нибудь сообщить?
Путешественница отрицательно покачала головой, встала и вложила клинок в ножны. Берроу задумался:
– Что вы имеете в виду? Что это сделали или полукровка, или я? И кто нам докажет, что Жонас еще дышал, когда ты заступил на стражу?
– Жонас был жив, – вмешался Жюстиньен.
Шепот недоверия пробежал вслед за этими словами. Жюстиньен одной рукой поправил волосы и повторил:
– Жонас был жив в середине ночи. Я проснулся, и мы поговорили.
– Он ничего особенного тебе не сказал? – тут же поинтересовалась Мари.
– Погодите! – воскликнул Берроу. – А есть доказательства, что они на самом деле разговаривали друг с другом, что это не… не бред его воспаленного мозга?
– А что это меняет? – возразил Венёр, повысив голос. – Мы все трое подозреваемые: Мари, вы и я…
Путешественница продолжала напряженно смотреть на молодого дворянина.
– Жонас тебе что-нибудь сообщил? – повторила она.
Жюстиньен колебался. Его взгляд снова упал на палицу на поясе Мари. Он отвел глаза.
– Он говорил мне о звездах и о том, что думает исповедаться. Больше ничего. Ничего важного.
Ветер дул в сторону пляжа, разгоняя туман и донося до людей крики чайки. Пенитанс запахнула полы пальто. В этом угрюмом спокойствии раздался новый голос, до сих пор никем не услышанный, его тембр был ангельским и чистым:
– Они приходят с моря, в сумерках.
Жюстиньен вздрогнул. Сначала подумал, что ослышался, но, повернувшись к Габриэлю, убедился сам. Подросток говорил. Впервые после кораблекрушения. Остальные выжившие, услышав звук его голоса, были поражены не меньше.
– Они выходят из океана, – дрожа всем телом, продолжил Габриэль. – Они появляются в тенях и туманах, они спускаются с северных льдов. Они голодны и пожирают людей, всех до остатка.
Мари наклонилась к подростку:
– Ты видел кого-то, выходящего из моря прошедшей ночью?
Габриэль издал пронзительный, довольно резкий смешок, задевший и без того взвинченные нервы Жюстиньена.
– О нет! – возразил он поспешно, как будто сама эта идея была абсурдной. – Я, конечно, не видел ничего прошедшей ночью…
– Но тогда откуда ты знаешь?.. – прервала его путешественница.
– Подождите, – включился в разговор Берроу, – кто мог напасть на нас со стороны? Туземцы?
Мари ответила ледяным тоном:
– Беотуки малочисленны и редко выходят на побережье. Но прежде всего, они пацифисты. Они научились избегать поселенцев, предпочитают постепенно исчезать в лесах, а не убивать своих соседей. Они не кровожадны и не беспощадны, в отличие от некоторых европейских солдат. При всем моем уважении.
Берроу скривился, не приняв эти доводы.
– В этом-то и проблема