Жонас достал из кармана точильный камень и принялся натачивать им свой гарпун.
– Вы думаете, это защитит нас от зверя? – поинтересовался Жюстиньен.
Марсовой пожал плечами:
– Не зверя нам следует бояться.
Зловещий напев сменился скрежетом точильного камня. Стало ли лучше?
– И все же Мари и Венёр уверяют нас… – попытался заметить Жюстиньен.
– Насколько хорошо вы знаете этих двух своих друзей? – небрежно спросил марсовой.
Жюстиньен колебался. Такого рода разговоры были ему слишком хорошо знакомы. Каждая фраза, которую они произносили, была подобна брошенной на стол карте. Когда-то в Париже молодой дворянин проявлял таланты в этой игре. Вчера вечером он почувствовал себя гораздо менее уверенным в себе. За неимением лучшего избрал искренность. Он был не в состоянии дальше размышлять.
– Они мне не друзья. Я их встретил впервые в тот самый день, когда меня наняли, в Порт-Ройале. Незадолго до нашего отъезда.
Скрежет камня о лезвие.
– Почему я должен вам верить? – спросил Жонас.
Жюстиньен пожал плечами.
– Вы знаете, что мы вместе должны сделать.
– Я знаю только то, что вы мне сказали, – поправил марсовой.
Жюстиньен натянул рубашку.
– Зачем мне вам врать?
Жонас осмотрел свою работу с гарпуном в свете пламени. Заточенные концы напоминали острые зубы акулы, одного из тех морских чудовищ, против которых оружие и было направлено. Жонас не унимался:
– Зачем такому аристократу, как вы, наниматься ассистентом к ботанику? Вот что мне хотелось бы понять.
Жюстиньен почесал затылок:
– Могу вас заверить, что одного моего благородства недостаточно, чтобы прокормиться. Или, проще говоря, я разорен.
Он изобразил на лице беспечность, надеясь, что так его слова прозвучат правдиво:
– Я уже сидел в тюрьме за долги во Франции. Я не хотел начинать снова.
Жонас прищурился с недоверием:
– И откуда же у него взялись средства, чтобы заплатить вам?
Жюстиньен нервно почесал в затылке, тщетно пытаясь придумать, как сменить тему, а тем временем ответил максимально уклончиво:
– У него есть богатый благотворитель. Я никогда его не видел.
Нечаянно он содрал кожу. Он резко убрал руку с затылка, сцепил пальцы на колене.
– Почему вы задаете мне эти вопросы? – спросил Жюстиньен Жонаса.
– Ваш друг учёный солгал нам. И путешественница тоже.
– Что вы имеете в виду?
Жонас покрутил свой гарпун, словно проверяя его балансировку.
– Я нашел это вчера утром за палаткой. На острие была кровь. Рана лесного бегуна… Я раньше ходил на китобойном судне. Рану нанесло не животное. Это так.
Жонас направил оружие на молодого дворянина. Тот рефлекторно отступил назад. Зазубрины из вороненого железа вдруг приобрели новый смысл, более зловещий.
– Почему ты ничего не сказал сегодня утром? Почему ты говоришь мне это сейчас?
– Тебя только это беспокоит? – съязвил марсовой. – А тебе не интересно узнать, почему по крайней мере один из твоих друзей солгал нам? И кто виновен в смерти траппера?
– Они мне не друзья, – энергично напомнил молодой дворянин.
– Я не думаю, что ты убийца, – невозмутимо ответил матрос. – Есть трое подозреваемых, которых я вычеркнул из своего списка. Дочь священника, немой мальчишка и ты. Никто из вас не смог бы одолеть нашего усопшего.
Жюстиньен начал чесать колено и впился ногтями в грубую ткань штанов, чтобы успокоиться. Зарево костра высвечивало следы от оспы на щеках матроса, подчеркивало загар его кожи. Руки его одубели от соли. Два серебряных кольца в ухе сияли почти так же ярко, как лезвие гарпуна. Имели ли они смысл, особое значение? Жюстиньен слышал, как моряки болтали об этом в гавани, но был слишком пьян, чтобы запомнить разговор. Очевидно, это был верный способ сохранить при себе немного драгоценного металла. Жюстиньен размышлял, стоит ли ему радоваться тому, что он не стал подозреваемым для Жонаса. И если марсовой прав, если лесного бегуна убил человек, а не дикий зверь… Молодой дворянин не стал углубляться в перспективы, которые открывала эта гипотеза, он по-прежнему был слишком измотан для этого.
Марсовой протянул ему маленький кусочек чего-то коричневого. Жюстиньен узнал сушеные листья, которые накануне дал ему Венёр.
– Ботаник дал мне это для тебя на случай, если ты проснешься во время моей вахты. Он говорил, что это поможет избавиться от кошмаров.
Жюстиньен сунул листья в карман и постарался не думать о них. Ему не особенно хотелось попадать в зависимость от щедрости Венёра. И всё же само наличие маленького свертка, отягощавшего карман, успокаивало. Сидевший рядом Жонас поднял глаза к небу.
– Звезд нет, – проворчал он. – Ненавижу, когда нет звезд. Закупоренный горизонт.
– Туман когда-нибудь рассеется, – пустился в философствования Жюстиньен, хотя и сам не очень-то в это верил.
– По крайней мере, – заметил марсовой, – пастор у нас есть. Нам всем следует сходить на исповедь. На всякий случай.
– Ты сторонник Реформации? – удивился Жюстиньен.
Разумеется, это было абсурдно, трудно было вообразить пуританина в циничном моряке.
– Католик, – ответил он наконец.
– Я не верю ни в исповедь, ни во все остальные церковные обряды, – провокационно заявил молодой дворянин. – Во всяком случае, Эфраим – пресвитерианин.
– Не уверен, что меня это удержит, – размышлял марсовой. – Священник остается священником.
– Пойду-ка я снова посплю, – прервал его Жюстиньен.
В данный момент у него не было желания вступать в полемику о религии. Но стоило ему подняться, как марсовой окликнул его:
– Один совет, потому что ты мне нравишься: не слишком доверяй ботанику. Он не тот, за кого себя выдает.
Жюстиньен остановился:
– Мне не следует жевать его листья?
– О нет, здесь нет никакого риска. Просто… не слишком сближайся с ним.
Матрос удовлетворенно улыбнулся, и Жюстиньен понял, что больше ничего от него не добьется. И снова лег спать.
Утром марсовой исчез.
6
Когда Жюстиньен проснулся, остальные ходили по пляжу и звали моряка. Поднимался туман. Молодой дворянин все еще нетвердым шагом приблизился к костру, от которого остались только тлеющие угли. Он растер плечи, чтобы