Жюстиньен вздрогнул. Его одновременно кидало то в жар, то в холод. Он приложил руку к горящему лбу. На сей раз это была лихорадка. Странным образом она его успокоила. По крайней мере, ему была понятна причина плохого самочувствия. Шедший перед ним матрос снова и снова повторял последний куплет своей заунывной песни. Шум волн сливался с псалмодией мертвых. Под покровом мглы поднимался океан. Скрытый хруст в песке заставил его вздрогнуть. Зеленый краб. Это был зеленый краб, похожий на тех, что вылезли из тела зверолова. И вот он снова появился из тумана. Жюстиньен попытался не думать о нем. Хруст тем временем многократно усилился. Де Салер повернулся к морю и едва не споткнулся. Сотни, тысячи ракообразных цвета водорослей вырывались из океана и двигались на штурм пляжа. Жюстиньен попытался убежать от них, устремившись к скалам. Океан настигал его, доходил до колен, до пояса… Жюстиньен хотел ускорить шаг, но было слишком поздно. Крабы карабкались по его щиколоткам и коленям. Он даже не мог поднять ног. Искал помощи, но остальные были далеко, так далеко, что уже растворились в тумане. Ему хотелось кричать, но крабы проникли между губ, набились в рот, забрались в горло, неся с собой тошнотворный запах океана, морских водорослей и соли. Голос звал на помощь. Голос, который не был его собственным. Который он уже не помнил, хотя должен был помнить. Голос, который некому было слушать и который, кажется, никто не слышал. Крабы покрывали Жюстиньена, и вскоре он уже не увидел ничего, кроме их маленьких темных тел. Он потерял сознание.
– Не двигайся. Ты еще болен.
Жюстиньен прищурил глаза. Венёр присел на корточки у изголовья и озабоченно посмотрел на него. Ботаник снял очки, чтобы протереть их рукавом. Позади него пульсировало золотое сияние.
– Где я? – забеспокоился Жюстиньен.
– Пещера в скале. Мы остановились здесь на ночлег. Огонь у входа.
– Как вы вытащили меня из воды?
– Какой воды?
– Я тонул. Я не мог дышать, и…
– У тебя была горячка. Ты рухнул на песок. Тебе следовало сказать мне, что у тебя жар.
Легкий треск горящих дров. Аромат древесного сока и огня. Земные, успокаивающие, знакомые запахи… Что-то вязкое во рту. Тонкая струйка потекла между губ, Венёр дал ему воды. Жюстиньен закашлялся, чуть не поперхнулся и сглотнул. Венёр вытер подбородок чистым носовым платком. Жюстиньен облизнул губы:
– Откуда вы взяли дрова для костра?
– В скалах есть проход, он ведет в лес наверху. Это девчушка нашла. Пенитанс. Она смышленая.
Жюстиньен попытался встать. От одной этой попытки у него закружилась голова. Он застонал и снова лег.
– Тсс… тебе надо поспать… – шепнул Венёр.
И Жюстиньен снова провалился в сон.
Громкие голоса вывели его из забытья. Теперь Пенни присматривала за ним. Она нашла бог знает где иголку с ниткой и усердно чинила офицерскую форменную куртку. Остальные выжившие спорили на заднем плане, без особого успеха пытаясь говорить тише. Один из них, судя по акценту англичанин, предлагал оставить Жюстиньена. Пастор из христианского милосердия был против, и, насколько понял молодой дворянин, Венёр тоже. Остальные молчали. Жюстиньен решил, что ему следует встать и выступить в защиту своих интересов. Но его дух блуждал еще слишком далеко, чтобы он мог воплотить эту мысль в действие. Он до сих пор не понимал, проснулся ли или все еще спит. Равномерное движение иглы, пронзающей красную ткань куртки, заворожило его, почти загипнотизировало… В конечном итоге он снова заснул.
С третьим пробуждением Жюстиньен почувствовал себя лучше. По крайней мере, его сознание было ясным. Он весь дрожал от холода, несмотря на накинутое Венёром пальто с бахромой поверх его одеяла. Все вокруг него было спокойно. Жюстиньен сел, завернулся в пальто и растер плечи. От дыхания перед ним зависло облако тумана. Остальные выжившие спали рядом, за исключением марсового Жонаса, – тот сидел на страже возле костра, положив гарпун на колени. Это было цельное оружие, полностью выкованное из вороненого черного железа. Сияние пламени подчеркивало неровный контур острия. Жюстиньен колебался: возможно, стоит снова заснуть или хотя бы попытаться. Ему совсем не хотелось привлекать внимание марсового. Если бы во рту не было так сухо… Ведро с талым снегом стояло возле костра, соблазнительное, позолоченное пламенем. Жюстиньен освободил шею, наполовину сдавленную шарфом. Он хотел сглотнуть, но у него не осталось даже слюны. Что поделать, пришлось встать. Жонас напрягся, но тут же расслабился при виде молодого дворянина. Однако оружия своего не отложил. Жюстиньен подошел ближе.
– Пить… – прохрипел он.
Жонас указал подбородком на ведро. Жюстиньен сел или, вернее, упал возле костра, сделал большой глоток. Ему показалось, что его тут же вырвет, но он сумел удержать жидкость внутри тела. С наступлением ночи поднялся тонкий, как паутина, туман. Можно было различить океан в конце пляжа, но не звезды. Жюстиньен снова отпил. Дрожь утихла. Теперь возникло странное ощущение, будто ему тесно в собственном теле, вернее в плотской оболочке, как в слишком узком костюме. Кожа чесалась. Он незаметно теребил рубашку и пальто, сел на одну ягодицу, потом на другую, поставив ведро между колен. Принялся глубоко дышать, как накануне, чтобы успокоиться.
– Что-то не так? – спросил матрос.
Жюстиньен покраснел, как провинившийся ребенок. Ему нужен был алкоголь. Алкоголь снял бы его недомогания, как бальзам, нанесенный на рану. Однако о том, чтобы довериться марсовому, не могло быть и речи. Жюстиньену нельзя было проявлять слабость. Он постарался скрыть свою нервозность.
– Я голоден, вот и всё, – солгал он.
Быть голодным – это нормально. Жонас протянул ему кусок рыбы, холодный и полусгоревший. Кто ее поймал? Мари? Венёр? Жюстиньен как мог соскреб угольную корку с пожелтевшей мякоти. Привкус пепла при этом никуда не делся. Жюстиньен все равно закончил трапезу.
Дожевав рыбу, он начал успокаиваться. Ему не пришлось оборачиваться, чтобы заметить на себе взгляд марсового. Новое беспокойство охватило Жюстиньена. Он чувствовал себя будто на допросе в качестве подозреваемого. Было ли это связано с тем, что он мог видеть на палубе в ночь бури? Жонас был там? А он сам видел ли это?
Марсовой принялся напевать, очень тихо и, к счастью, без слов. Однако мелодию узнать было нетрудно. Это была та же самая песня, что и прежде, – о матросах, которые погибли один за другим. Протяжная дрожь пробежала по