Поначалу новый поп народу не понравился. Дюже холеный, и машина… Машину обступили, разогнали от нее цыганчат.
– Нис-сан Патрол! – прочитали на капоте. – Эт откуда ж у него такой Нис-сан? Побольше моей квартиры! У нас отец Василий и то на шестерке начинал.
Но морды строили недолго. Тем более что у нового батюшки был талант, он обладал классическим русским басом. На девятое мая этот красавец запел:
– Поклонимся великим тем годам!
Народ и начал кланяться, и сразу не сообразили, что это не псалом, а старая военная песня. А уж когда догадались, и наслушались соло, сразу пришли в восторг, и от голоса, и от того, что светский гимн звучал в храме так органично.
А в это время отец Андрей, точнее просто Андрей, из кольщиков перешел в обрубщики. Его теперь совсем не узнать, на лице у него очки и респиратор, в руках у него визжит «болгарка». Обрубщик не рубит, это просто должность так называется, на самом деле он обрезает готовые отливки. Когда их достают из формы, по контуру деталей остаются неровности, их нужно срезать. Работенка веселая, в ушах визжит, еще неизвестно, что противнее слушать, удар колуна или металлический визг. Руки трясутся от постоянной вибрации. Ядовитая металлическая пыль летит в лицо, респиратор и очки защищают, но пыль все равно попадает в глаза и в легкие.
В начале смены Андрей идет в цех за отливками. Когда они еще в закрытых формах, снаружи непонятно, что там получается внутри. Пока не очистишь отливку от песка, тяжело догадаться, для чего же эта железяка. Продолговатые чугунные дубины, похожие на кегли, Андрей узнал сразу. Это были языки для колоколов.
Колокол отливается из бронзы, из меди, а язык ему делают чугунный, чтобы не мялся от ударов и давал нужный звук. Языки были крупные, такие обычно идут на главный колокол в звоннице. Когда Андрей срезал с них металлическую накипь, тогда ему захотелось снова подняться на колокольню.
В первый раз за два года у него появилось это желанье. Он пришел в литейку холодным и твердым, как кусок железа, и только сейчас, после двух лет тяжелой работы, душа начала плавиться. Ноги его моментально вспомнили, как забегали по винтовой лестнице на колокольню, на пятьдесят три метра… Андрей закрыл глаза и в грохоте, в шуме, в цеху, вспомнил глубокое мягкое «бом-м-м-м».
Но «болгарку» он не бросил тут же! И в храм к отцу Василию не побежал. Потому что было еще рано. Рано – это он понимал. Когда человек переплавится, ему нужно еще некоторое время, чтобы залиться в новую форму и в ней убежденно застыть.
P. S
В первом издании этой книги конец истории про отца Андрея был открытым. Наш герой уже захотел измениться, но мы еще не увидели результат. Мы попрощались с Андреем на подъеме, как журналисты пишут – «на оптимистичной ноте», с надеждой на лучшее, хотя и с неудовлетворенным любопытством. Что стало с ним потом? В какую ипостась он перевоплотился? Вернулся в церковь или нет? Узнать хотелось. Журналистам любят эти статейки из цикла «что стало с нашими героями потом». И вот не так давно стало известно, что отец Андрей умер. Это произошло неожиданно. Он уволился с литейного завода, собрался возвращаться в храм, только не в тот городской, где служил с отцом Василием, а в село, в заброшенную маленькую церковь. Его машина в тот момент была не на ходу, вы помните, он ездил на ужасной старой жестянке. Пожалуй, он был единственный священник, который ездил на допотопной «семерке». Он отдал ее другу, в гараж, на ремонт, и вместе с тем автослесарем они ушли в такой страшный запой, из которого Андрей не смог вернуться. Он хотел измениться, хотел, но не смог.
Норковая шуба
1
После развода легендарная Люся Натыкач осталась одна в пустой квартире. Бывший муж забрал всю мебель и, к моему огорчению, прихватил из кухни белый кожаный диван. А я любила покурить на том диване, когда Люся варила свой кофе.
Черт его знает, как она там мухлевала в старой медной турке, но кофе у нее получался самый лучший. Я никогда не пыталась ее переплюнуть, а потому иногда сворачивала с дороги и заезжала к Люсе на чашечку.
Многие, конечно, меня не понимали.
– Как ты можешь с ней общаться? – спрашивали наши общие знакомые. – Люся невыносима. Как только ты выйдешь из ее квартиры, она сразу же выльет на тебя ведро помоев!
Ведро помоев… – этой ерунды я не боялась. Ведро помоев – это мелочь по сравнению с чашкой хорошего кофе.
Кстати, про Люсин развод я узнала не сразу. Она скрывала этот факт сколько могла. А что вы хотели? Чтобы легендарная Люся взяла и призналась: «Да, господа, меня бросил муж. Импозантный Вася Натыкач променял легендарную Люсю на овцу-секретаршу»?
Нет, девушки, вы не знаете Люсю. Красный кожаный клатч, маникюрчик со стразами, причесон из салона, леопард, каблуки… Два телефона по карманам, на каждом у нее клиенты. Одной рукой Люся с вами здоровается, другой рукой считает ваши деньги.
Она приехала на Кубань «с голой жопой», открыла с мужем бизнес и года за четыре купила квартиру в самом модном таунхаусе. Поэтому никто не мог поверить, что история с разводом у нее всерьез.
– Да что вы? Быть того не может! – все так и говорили. – Вася далеко не убежит! Без Люси у него нет шансов! Боевыми танками не бросаются!
В общем, пока у Люси оставались какие-то деньги, она сидела в своей пустой квартире одна как мышь. А раньше, да… Раньше у Люси крутилось много народу, друзей-подруг она цепляла с легкостью, и все к ней забегали выпить кофейку, посплетничать. Правда, иногда случалось, что выскакивали они с ее кухоньки как ошпаренные. Люся, когда была на пике популярности, ни одну подругу просто так со своей кухни не выпустила, а каждой прямо указала на ее несовершенство.
Куме своей она взяла и брякнула: «А кто тебя просил рожать от этого идиота?»
Бухгалтерше урезала больничный и заявила: «Не ной мне про свое здоровье! Ты посмотри, какая ты кобыла. Живешь в свое удовольствие, ни ребенка, ни котенка. С чего у тебя болит голова?»
Соседку тоже научила жизни: «Не сомневайся даже, изменяет он тебе, еще как изменяет. Куда ты вышла в этом платье? В этом платье надо идти в огород и полоть картошку».
И все это с душой, с улыбочкой, все под волшебный аромат баварского шоколада.
Девушки обижались. Все, кроме меня. Я люблю черный юмор, и к тому же меня спасали наушники с музыкой. Люся варит кофе – а я болтаю ножкой и слушаю джаз.
– Ты посадила всех себе на шею! И муж тебя гоняет, «подай да принеси», и сын растет такой же! А ты как собачонка бегаешь между ними с подносом…
Не помню точно, что-то в этом духе Люся говорила. А впрочем, разве Люся это говорила? Может быть, она просто слышала мой внутренний голос? Поэтому я и не дергалась, не обижалась, тяну кофеек и киваю:
– Лет май пипл гоу!
– И сама ты лахудра, – продолжала аккуратная Люся, подставляя мне блюдце под чашку, – и муж у тебя свинья! Как-то была у вас, вижу – полотенце упало. А твой перешагнул и чешет, как будто так и надо! Он и не думал наклониться и поднять! Зачем ему? Он знает: сейчас ты вскочишь и все за ним подберешь! А я смотрю и думаю: «Да хоть бы ты, зараза, навернулся на этом полотенце!»
Я с ней была согласна на сто процентов, поэтому не спорила. Пью кофе и тихонько напеваю:
– Лет май пипл гоу!
– Ты слышишь, что я говорю? – стыдила Люся. – Посадила всех себе на шею и пляшешь!
Я вытягивала ножки на белом чудесном диване и слушала музыку. А если вдруг у нас и начинались диалоги, так это не я отвечала Люсе, это мой внутренний голос ей отвечал.
– Эх, Люся! Мне проще десять раз поднять одно и то же полотенце, чем воспитывать взрослого человека!
– Ага, поэтому он