Я хотела, чтобы ничего этого не случилось. Потому что Лейла была права: от безмятежной исповеди Вивиан Дэвис продирало холодом по коже. Я не была социопаткой и не могла понять, почему она сделала то, что сделала. Но я могла понять, что она чувствовала. Я и раньше испытывал подобную злость – на мир, за то, что он оказался не таким доброжелательным, интересным, полезным или хорошим, каким должен был быть. И признаюсь честно: я по-прежнему испытываю эту злость, она часть моей личности.
Я вымыла лицо с мылом для рук. Ухватилась за края раковины, разглядывая себя в зеркале, как это делают люди в кино. Без толку. Мне оставалось только уйти. Так что я вышла из туалета, чтобы в последний раз оказаться в Большом зале.
* * *
Он ждал меня там. Как я и предполагала. Точнее – как я и надеялась.
– Разве ты не должен охранять кого-то прямо сейчас?
– Чушь не неси.
– Прости.
– Все в порядке, я понимаю, что оно само вырвалось. С ними поехала Сара. – Он помолчал. – У меня сегодня выходной.
Я знала, что, если захочу, все, что мне нужно сделать, – это предложить ему провести ночь вместе, и он согласится. Что, если я захочу, есть большая вероятность, что мы проведем много ночей вместе – больше, чем я проводила с кем-либо. Впрочем, это было не так уж и важно.
Но все-таки играло значение.
– Ты же знаешь, что на самом деле никого не волнует, что мы… делаем то, что мы делаем, верно? Я знаю, Лейла может быть занозой в заднице, но серьезных проблем этим никому не создает. – Он помолчал. – Кроме, может быть, тебя. – Он ждал, что я что-нибудь скажу, но я промолчала. – Ты не собираешься возвращаться к Дороти, так? – Я покачала головой. – И если бы я не остался здесь и не отправился на твои поиски, ты бы ушла, не попрощавшись, верно? – Я кивнула. – И ты понимаешь, что я запал на тебя?
– Еще бы.
– Ха-ха. Я имел в виду, что ты мне нравишься. Очень нравишься.
– Ну что ж. – Я издала тот же сухой смешок, которым Дороти только что наградила Питера. – Мне нравятся твое лицо и фигура. Очень сильно. Но что стоит за этим? Я думаю, у нас тут есть небольшие разногласия.
– Ты лжешь. – Он шагнул ко мне. – И ты знаешь, что лжешь.
– Правда? Мы едва знаем друг друга. Если только ты не настолько поверхностный человек, что тебя можно узнать за несколько дней и одну ночь на сеновале.
– Ночь на сеновале?
Я залилась краской.
– Ты же знаешь, что такое случается исключительно редко, так? – нахмурился он.
– Такое что?
Но я знала ответ. Просто мне нужно было услышать его.
– Что ты находишь человека, который тебе нравится и с которым ты хочешь быть рядом, и что этот человек чувствует то же самое. Пожалуйста, не спорь, ты ведь знаешь, что именно с этим мы имеем дело.
Я и не спорила.
Он глубоко вздохнул.
– Я должен сказать тебе… я знаю о твоей сестре.
– Как…
– По долгу службы нам полагается проявлять бдительность, особенно в отношении тех, кто проживает в доме. Мы же не можем просто погуглить информацию о человеке и успокоиться. Мы проводим проверку биографических данных, платим за доступ к полицейским записям…
– Я не…
– Я знаю, ты не хочешь говорить об этом. Это очевидно. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я в курсе… того, что произошло.
Я кивнула, отказываясь поднять глаза.
– Тебе было всего семнадцать, верно? Должно быть, это было…
– Не надо, – предупредила я его. – Не стоит.
Он испытующе посмотрел на меня.
– Ты не устала все время быть одной?
– Я не…
– Устала. И я тоже. И ненавижу это чувство.
Знаете, он не был таким уж идеальным красавцем: жилка, которая иногда проступает у людей на лбу, у него была очень заметной, и я научилась использовать ее как своего рода индикатор настроения, чтобы определить, насколько он взволнован, и к добру это или к худу. В тот момент эта жилка билась так сильно и быстро, что практически пульсировала.
– Я знаю, это тупой вопрос, но… чего ты вообще хочешь от жизни?
– Хочу писать дальше, – пожала плечами я. – Писать лучше. Писать важные книги. И хочу стать знаменитой благодаря своим книгам. Настолько знаменитой, чтобы мое имя стало нарицательным.
– М-м-м?
– «Ну ты Шумахер».
– Ага, усек. Но ты знаешь – можно заниматься всем этим и одновременно состоять в отношениях.
Я улыбнулась сочувственно-снисходительно.
– О, понимаю. – Он попытался улыбнуться мне с ответным сочувствием, но по сравнению со мной он был жалким любителем. – Ты трусиха.
– Я реалистка, – парировала я.
– Но говоришь, как трусиха, – парировал он в ответ. – Ладно, давай, разрушай свою жизнь, если хочется.
И вот в чем штука: с одной стороны, он был прав, и я это знала. Но, с другой, он ошибался, потому что, вне всяких сомнений, оставшись с ним, я бы замарала ту чистоту, исказила ту ясность, которые пестовала на протяжении двух десятилетий взрослой жизни вплоть до этого момента. Взрослой жизни, которая, заметьте, мне очень нравилась, особенно теперь, когда я начала пожинать плоды своих усилий. Как я могла просто отбросить все это? Никак.
– Знаешь, – продолжил он, – я думаю, что ты, возможно, самый глупый человек среди всех умников, которых я когда-либо встречал.
– Забавно, потому что на днях я как раз думала о том, что ты самый умный человек среди всех дураков, которых я когда-либо встречала.
– Вот видишь – мы идеально подходим друг другу. – Он покачал головой, печально улыбаясь, и у меня внутри все сжалось в предчувствии неотвратимого. – Что ж, я надеюсь, ты знаешь, что можешь связаться со мной, когда пожелаешь. – Мы оба понимали, что этому не суждено случиться. – Это не сложно. Я рядом.
Он вышел через парадную дверь. Я услышала, как он завел машину, а затем шум мотора затих вдали.
* * *
Я сказала себе, что, если он вернется, я поеду с ним. Но он должен был