Дзынь тявкнула на Джима, бросилась к нему и встала на задние лапы, пытаясь забраться вверх по его ноге.
– Ох ты моя маленькая, хочешь к дедушке, да? – Он подхватил ее на руки, а она лизнула его в щеку и, опираясь передними лапами о стариковскую обвисшую грудь, стала тянуться к уху, будто ей надо было сказать ему что-то очень важное. – Мне будет ее не хватать. Она так хорошо отвлекает от тревог.
Я смотрела, как Дзынь карабкается все выше по торсу Джима. Она ему рассказывала. Маленькая крыса сдавала меня с потрохами. Едва я встала со стула, как она тут же соскочила с Джима и помчалась через всю комнату – принялась опять бешено лаять и нюхать под дверью. Ясное дело, она знала. Она знала, что там за дверью, и не собиралась это так оставлять. Я положила руку ей на спину, но она в ответ залаяла на меня. Она орала на меня по-собачьи: Я. ЗНАЮ. ЧТО. ТЫ. СДЕЛАЛА. Я. ЗНАЮ. ЧТО. ТАМ. ВНУТРИ.
Джим откашлялся, как будто хотел что-то сказать, но не мог решиться.
– Послушай, детка, если хочешь, можешь пожить у нас несколько дней. Я знаю, что Элейн понадобится поддержка, когда я ей расскажу. И если вы с Дзынь будете там у нас, возможно, это как-то, ну я не знаю…
– Мне нужно работать. Я не могу.
– Тебе наверняка позволят взять отпуск по семейным обстоятельствам.
Я пожала плечами.
– Сомневаюсь.
Дзынь скребла и корябала пол у двери в спальню с таким отчаянием, как будто рыла туннель из газовой камеры. Она не отстанет. Скрепя сердце, я приняла единственное верное решение.
– Джим, а может, вы подержите Дзынь какое-то время у себя? Похоже, Элейн она сейчас будет нужнее, чем мне.
– А? Ну нет, детка, я так не могу. Это ведь твоя собака.
– Да, но она ужасно нервничает из-за того, что Крейга нет дома. К тому же ей придется больше времени оставаться одной, теперь, когда Крейг… Я же знаю, Элейн ее обожает.
Джим кивнул.
– Она утром плакала, когда я сказал, что должен отвезти Дзынь к тебе. Да я и сам, между нами говоря, немного всплакнул в машине. Это ведь, ну как бы, ненадолго? – уточнил он, постепенно снова обретая нормальный цвет лица. – Было бы просто чудесно.
– Да. Конечно, ненадолго. Так нам обеим будет лучше, ведь правда? Я скоро к вам заеду, мои дорогие. Погодите-ка, сейчас дам вам еще корма для нее и игрушки.
– Хорошо, но мое предложение по-прежнему в силе, детка. Если тебе захочется развеяться и уехать отсюда ненадолго, приезжай к нам. Кровать стоит застеленная, ты это знаешь. Приезжай в любое время. Даже звонить не надо.
– Спасибо, Джим.
Все время, пока Джим оттаскивал Дзынь от спальни и надевал на нее поводок, она орала на меня и нюхала воздух под дверью. Моя лучшая подруга – та, которая все это время была со мной, не оставляла в беде, прикрывала с тыла, готова была поддержать даже в такие минуты, когда мне больше не на кого было положиться, – наконец наелась по горло всего этого дерьма с убийствами. Она дрожала и выла, и ее маленькие острые зубки мерцали в страшном оскале. Я ее просто не узнавала. Я не хотела, чтобы она здесь оставалась.
Когда они ушли, я распахнула двери патио, и в квартиру ворвался пульсирующий полуденный зной, а вместе с ним – ароматы балкона. Базилик разросся буйным цветом, как и орегано. Я окунула руку в зелень тимьяна, кожа впитала его чудесный аромат.
Я вошла в спальню и отогнула край покрывала.
– Чуть не попались, – сказала я, подползая по кровати к Эй Джею, целуя его в щеку и утыкаясь носом ему в шею. – Тебе не интересно, почему я так рано вернулась? С ЛОКНО в хлам разругалась. Вернулась на такси. Назвала Мел контрол-фриком, и она мне дала по морде. Обозвала Люсиль тряпкой, она разрыдалась и убежала. Той, которую зовут не то Джемма, не то Дженна, сказала, что она жеманная дура. Про остальных не помню. Помню, что одна из них швырнула в меня бутылкой «Ламбрини». – Я поцеловала его в губы. – К нам тут намыливаются незваные гости. Наверное, захотят со мной поговорить. А тебя заберут. Я не хочу, чтобы тебя забирали. От меня все уходят. Я хочу, чтобы ты остался.
Я коснулась губами его губ, потом отстранилась и забралась на него верхом, глядя вниз на его закрытые веки и длинные ресницы; на его идеальное обнаженное тело с ледяным торсом, который я обхватила своими теплыми ляжками. И вот тут-то, в самый первый раз, я наконец сказала – причем совершенно искренне:
– Я тебя люблю.
Я стянула с себя рубашку и распласталась по нему целиком, наш ребенок был между нами, и тепла во мне с каждой секундой становилось все меньше.
– Как бы мне хотелось остаться здесь навсегда, – проговорила я и закрыла глаза. – Может, я так и сделаю. Может, именно так все это и закончится.
Охренеть, ты что творишь?!
– Что? – я огляделась по сторонам.
В комнате что-то изменилось, как будто в нее вошла Дзынь. Но нет, здесь никого не было. А я опять услышала этот голос.
Я говорю, ты не охренела случайно? Что ты делаешь? Ведь полиция явится с минуты на минуту.
Я посмотрела на безжизненное лицо Эй Джея на подушке. Говорил не он.
Да это я говорю. Ты нарочно приехала пораньше, чтобы избавиться от тела. Так давай, избавляйся!
Я обвела глазами кровать. Посмотрела на дверь. А потом опустила взгляд вниз, на собственный живот.
Ага, это я, тут, внизу. У тебя больше, кроме меня, никого и не осталось. Пора бы тебе начать уже ко мне прислушиваться, если хочешь из этого выпутаться.
– Нет. Это НЕ ты, Рисовое Зернышко. Это НЕ ты.
Конечно, я. Тебе что, правда охота, чтобы полиция обнаружила тебя здесь в таком виде? В тюрьму захотела?
– Мне уже неважно.
Ну, зато мне важно, и сейчас тебе как миленькой тоже станет важно, потому что я отказываюсь появляться на свет за решеткой. А ну-ка, убирай его отсюда. Сейчас же.
– Как? Во-первых, сейчас самый разгар дня, во-вторых, я его не подниму. Как я, по-твоему, буду тащить его вниз по лестнице, потом через всю стоянку и потом еще заталкивать в багажник?
Ты знаешь, что надо делать.
– Да неужели?
Да. Его надо разрезать.
– Что?
Достать где-нибудь электропилу и распилить. Пилить можно в ванне. А потом завернуть куски, разложить по чемоданам и бросить в море…
– Я не смогу это сделать!
Или закопать в лесу за домом дедушки, так даже лучше. Лопату можно купить одновременно с пилой.
– Ты только у меня в голове. В моей пустой безумной голове. Перестань со мной разговаривать.
Ни хрена я не в голове! Ау, проснись, ты что, не чувствуешь, что уже пахнет разложением? Говорю тебе, надо пилить, и тогда будет проще его отсюда вынести. Это твой единственный выход.
– Я не буду его пилить. Это отвратительно.
Ага, сказала голая женщина, оседлавшая труп.
– Ты просто сгусток. Да что ты вообще понимаешь?
В тишине выстуженной квартиры вдруг раздался оглушительный стук в дверь.
Я понимаю, к примеру, что ты теперь по уши в дерьме, дорогая мамочка.
Примечания
1