В известной мере все сказанное в отношении аномии относится не только к рабочим, но и к широким слоям горожан, не удовлетворенных жизнью и легко вовлекаемых в массовый протест. В том числе к тем, кого марксизм именует мелкой буржуазией. Революция представляла собой скорее большой бунт маленького человека, чем организованное выступление сознательных могильщиков буржуазии, предписывавшееся с середины XIX века «Манифестом коммунистической партии». Все «пролетарии умственного труда» — от учителей и студентов, рефлексирующих по роду своей деятельности, до скучающих дам и лакеев, заполняющих пустоту дней разнообразными «глубокими» мыслями, — генерировали в условиях аномии успеха всевозможные разрушительные идеи. Образованные и полуобразованные люди оказались столь же оторваны от своих корней, столь же дезориентированы, как пролетарии. И при этом имели значительно большие амбиции, чем рабочие: считали себя умниками, способными быстро усвоить из книжек логику исторического развития. Революция делалась на огромном городском пространстве, гораздо более сложном, чем пространство заводской рабочей окраины.
Таким образом, можно сказать, что имелись серьезные объективные основания для революции 1917 года. Вовсе не обязательно она должна была перерасти в Октябрьский переворот, совершенный большевиками, но трудно представить себе ход событий, при котором рано или поздно социальные противоречия, обострившиеся в ходе модернизации России, не сказались бы на политическом строе. Почему же Великие реформы произошли в нашей стране так поздно? Может быть, мягкая, постепенная трансформация общества в тех условиях, когда еще не могло случиться столь быстрой урбанизации и индустриализации, помогла бы избежать революции? Может быть, растянутый на долгое время успех позволил бы избежать массовой аномии? Для ответа на эти вопросы нам следует еще глубже погрузиться в «колодец прошлого» и рассмотреть, как и когда ставился вопрос об отмене крепостного права.
Альтернатива четвертая. Русская революция 1933 года
Мы выяснили уже, что Октябрьская революция вовсе не была предопределена ходом российской истории, то есть не были предопределены правление большевиков, их участие в организации мировой революции и формирование административной хозяйственной системы. А была ли предопределена русская революция как таковая? Обречены ли мы были на Февраль 1917-го и падение монархии?
Если взглянуть на общую картину хода европейской истории Нового времени, то напрашивается пессимистический вывод. Трудно найти страну, которая обошлась без революции. Во всяком случае, страну большую — с множеством разнообразных внутренних различий и, соответственно, противоречий.
Своеобразным чемпионом в этом деле является Франция, прошедшая через четыре чрезвычайно жесткие и масштабные революции — в 1789, 1830, 1848 и 1871 годах. Каждый раз революции приводили к смене правящего режима, а последствия первой — так называемой Великой французской революции — ощущались до падения наполеоновского режима (1815).
Не сильно отстала от Франции в революционной гонке Австро-Венгрия. Начала она несколько позже: в 1848 году, когда революционная волна прокатилась по большей части Европы. Первая мировая война завершилась распадом этой империи, что в известном смысле уже можно считать революцией, но в Венгрии, в дополнение к прочим бедам, установилась на некоторое время советская власть. Наконец, в 1989-м по странам Центральной и Восточной Европы, являющимся своеобразными наследниками Австро-Венгрии (Венгрия, Чехословакия, Польша), прокатилась волна революций «бархатных» — мягких и демократичных, но все же революций, поскольку они свергли старые коммунистические режимы.
Испания медленно входила в революционную гонку. По-настоящему мощной и кровопролитной стала гражданская война 1930-х. Но уже в XIX веке Испания прошла через ряд пронунсиаменто — переворотов, которые не совсем вписывались в привычную революционную картину, но все же отражали накопившиеся противоречия в испанском обществе. Не стоит списывать со счетов и боливарианское революционное движение в Латинской Америке. Оно хоть и было за океаном, но отражало накопившиеся противоречия между колониями и метрополией.
Не следует забывать про революции в Англии. Первая страна, двинувшаяся по пути построения промышленного капитализма, и революции начала делать первой — в XVII веке. 1640-е обернулись гражданской войной, а в 1688 году произошла так называемая «Славная революция» — мягкая, но очень важная. В XVIII веке случилась Американская революция (война за независимость от Англии), и лишь с XIX века ход английской истории стал сравнительно мягким, демократичным, что позволяло забыть про трагические катаклизмы, с которых все начиналось.
Германия прошла через революции в 1848-м и 1918-м. Первая была мягкой, вторая привела к падению империи и длительной политической неустойчивости, обернувшейся формированием нацистского режима, который рухнул лишь в 1945-м. Думается, кстати, что фашистская (нацистская) диктатура является в ряде случаев обратной стороной революционности общества. Возможно, в Италии сравнительно ранний приход фашизма избавил страну от революции, но обернулся в конечном счете гораздо большими бедствиями для народа.
Можно ли на всем этом мрачном фоне говорить о том, что для России революция была случайностью? Вряд ли. В нашей огромной стране, пронизанной социальными, этническими, религиозными, межрегиональными противоречиями, рано или поздно должно было «рвануть». Можно, конечно, порассуждать о том, что мудрое государственное управление — в меру жесткое, чтобы пресечь хаос, и в меру мягкое, чтобы не плодить униженных и оскорбленных, — могло бы избавить Россию от революций. Однако накопление огромного комплекса противоречий, связанных с модернизацией, резко снижает вероятность проведения поистине мудрой политики. Чем сложнее ситуация в низах общества, тем меньше шансов у верхов аккуратно вырулить из кризисной ситуации. Верхи сами по себе расколоты противоречиями и имеют множество совершенно несовместимых друг с другом рецептов антиреволюционной деятельности: от народолюбия, просвещения и конституционализма до «бараньего рога» и «ежовых рукавиц».
Скорее всего, революция не миновала бы Россию, но она не обязательно должна была разразиться в 1917 году. Ее ускорителем стала мировая война, обострившая ряд и без того сложных противоречий. Могла ли Россия избежать участия в Первой мировой? Теоретически — да, но на практике это было маловероятно. А если бы избежала той страшной войны, то разве могла отсидеться в стороне от следующей? Кроме того, надо принять во внимание, что ускорителем революции может стать не война, а, скажем, мощный экономический кризис. Он, кстати, возникает объективно и, в отличие от войны, не зависит от решения властей. Но если бы Россия оставалась капиталистической до начала 1930-х, смогла бы она без революции пережить Великую депрессию, которая оставила бы без работы многих возбужденных антикапиталистическими настроениями пролетариев?
Если Россия и не была обречена на катастрофу 1917 года, она вряд ли смогла бы остаться счастливым исключением на общем революционном фоне.
Миф четвертый. О рабской душе народа
Все мы помним, как тосковал по крепостному праву чеховский Фирс из «Вишневого сада». Свобода оказалась для него истинным бедствием. Фирс в своей тоске по рабству был не одинок. Многим крепостным людям было гораздо спокойнее существовать в неволе. Есть землица. Есть традиция. Есть привычный и понятный образ