Послание было яснее некуда. Промедление смерти подобно. Клан ждать больше не будет. Это был не просто ультиматум. Это был приговор, вынесенный ему и его миссии.
Они не просто торопили его. Они показывали, что уже здесь. Акари или другие агенты уже проникли в замок. Они наблюдают за ним. Если он не нанесёт удар в ближайшие часы, они сделают это сами. И убьют не только Такэду, но и его, Дзюнъэя, как отработанный материал, как бракованное орудие, которое осмелилось усомниться в приказе.
Ледяная волна страха прокатилась по его спине. Он машинально сунул окровавленный клинок в складки своей робы, чувствуя, как холод металла прожигает ткань и кожу. Его мир, и без того шаткий, рухнул окончательно. Исчезли все полутона, все возможности манёвра. Перед ним осталось лишь два пути, оба ведущие в пропасть.
Путь первый: Выполнить приказ. Подойти к Такэде, воспользоваться его доверием и вонзить в него клинок или подлить яд. Спасти клан от гнева заказчика, гнева Макимуры, спасти свою жизнь. Цена: смерть человека, который, вопреки всему, оказался мудрым правителем. И гибель всего, что он построил. Хаос, война, страдания тысяч людей. Он станет соучастником величайшего преступления.
Путь второй: Окончательно перейти на сторону Такэды. Раскрыть всё. Назвать имя Макимуры, раскрыть схему работы клана. Цена: стать изгоем. Предателем. Вечным беглецом, которого будут преследовать бывшие братья и сёстры. Смерть от руки Акари или кого-то из своих же была бы неминуема. И он подставит под удар весь клан Кагэкава — гнев чиновника Уэсуги мог быть страшен.
Он стоял, прислонившись к холодной каменной стене, и смотрел, как поднимается солнце, окрашивая башни замка в кровавые тона. Ирония судьбы была горькой. «Вот он, мой восход, — подумал он с усмешкой. — Последний в моей жизни. Выбирай, Дзюнъэй: быть убийцей или трупом. Великолепный выбор».
Мысленно он представил, как пытается объяснить свой выбор Оябуну. «Видите ли, господин, древесина оказалась слишком качественной, чтобы её рубить». Мудзюн бы не оценил юмор.
Но несмотря на страх, несмотря на леденящий душу ужас перед местью клана, решение пришло. Оно было тихим, твёрдым и неоспоримым. Он не мог убить. Не мог. Всё, что он видел здесь — порядок, справедливость, заботу о людях — было настоящим. Его долг как человека был выше долга слепого орудия.
Он не будет убивать. Он раскроет всё Такэде. Полностью.
Но сделать это нужно было с умом. Нельзя было просто прийти и выложить всё. Акари и другие агенты, должно быть, уже следили за каждым его шагом. Любое неверное движение — и клинок найдёт его горло раньше, чем он успеет открыть рот.
Ему нужен был план. Не план убийства, а план спасения. Он должен был обеспечить Такэде безопасность на время разговора и найти способ нейтрализовать других ниндзя в замке, не вступая с ними в бой. Бой против своих же был бы последним, на что он мог пойти.
Он вздохнул, выпрямился и оттолкнулся от стены. В его движениях появилась решительность, которой не было ещё несколько минут назад. Страх никуда не делся, но его затмила ясность цели.
Он посмотрел на свою котомку, где лежал свёрток с красной лентой. Не для того, чтобы использовать его по назначению. А может быть, и для того, чтобы использовать, но совсем иначе.
«Хорошо, — подумал он, направляясь обратно в свою каморку. — Игра началась. Только теперь я играю против всех. Против своего клана, против заказчика-предателя, против своей собственной судьбы. Посмотрим, чья тень окажется длиннее».
Он уже не был просто тенью. Он стал молотом, который решил выбрать, по какой наковальне ударить.
* * *
Ночь, как чёрный бархатный занавес, опустилась на замок Каи. Была та глубокая, предрассветная тишина, когда мир замирает, затаив дыхание перед первым лучом солнца. Именно в этот час тени становятся самыми длинными и живыми.
Дзюнъэй больше не был слепым монахом. Он сбросил робу комусо, оставшись в своих чёрных, облегающих шёлковых подштанниках и нагимаки — практичной одежде ниндзя, позволяющей слиться с любым мраком. Его тэнгай и посох лежали в углу каморки. Теперь он был собой. Тенью. Но тенью, решившей осветить правду.
Он двинулся по знакомым коридорам, не как проситель, а как призрак. Его дыхание замедлилось, сердцебиение стало ровным и тихим. Он вошёл в состояние «боевого каминари» — полной тишины, когда собственное тело перестаёт существовать, становясь лишь продолжением окружающей темноты. Охрана, даже самая бдительная, была для него не более чем расставленными вдоль маршрута статуями. Он обошёл их, используя малейшие скрипы половиц, порывы ветра и даже храп одного из задремавших стражников как прикрытие для своих бесшумных шагов.
Дверь в покои Такэды была закрыта. Но для него это не было препятствием. Тонкая полоска закалённой стали, скрытая в складках одежды, на мгновение блеснула в темноте. Бесшумный щелчок — и засов отодвинут. Он скользнул внутрь, как дым.
Комната была погружена в полумрак. Тот самый одинокий светильник уже догорал, отбрасывая дрожащие, умирающие тени. Воздух был густым от запаха сна, старой бумаги и ладана.
Такэда Сингэн лежал на своей простой походной кровати. Его грудь медленно и ритмично поднималась в такт дыханию. Его лицо, освещённое снизу угасающим пламенем, казалось спокойным и беззащитным. На столе рядом, как и в прошлый раз, лежали разложенные карты, свитки и тот самый листок с незаконченным стихотворением. Рядом, в ножнах, лежал его личный короткий меч — танто.
Сердце Дзюнъэя сжалось. Вот он. Момент истины. Цель. Человек, которого он должен был убить. Он мог это сделать. Подойти на цыпочках. Одним быстрым, точным движением… И всё было бы кончено. Его долг был бы исполнен. Клан был бы спасён от гнева заказчика. Он мог бы исчезнуть, и, возможно, даже выжить.
Его рука непроизвольно потянулась за пазуху, к скрытому клинку. Пальцы сомкнулись на рукояти. Лезвие бесшумно вышло из ножен. Он сделал шаг вперёд. Затем ещё один.
Он стоял над спящим правителем. Он видел седину на его висках, глубокие морщины у глаз, засохшие чернильные пятна на пальцах. Он видел не тигра, не демона, не цель. Он видел усталого, измотанного человека, несущего на своих плечах неподъёмный груз.
И он не смог.
Его рука с клинком дрогнула и опустилась. Он отступил на шаг, потом на другой. В горле встал ком. Он проиграл. Проиграл свою миссию, свой долг, возможно, свою жизнь. Но он выиграл себя.
— Итак, — раздался в тишине спокойный, абсолютно трезвый голос. — Ты сделал свой выбор.