Он посмотрел на свою котомку, где в потайном отделе лежал свёрток с красной лентой. Яд О-Судзу. Решение, которое он так отчаянно пытался отдалить, теперь настигло его. Угроза стала прямой и двусторонней. Отступать было некуда.
«Отличная работа, Дзюн, — с горькой иронией подумал он. — Ты хотел предотвратить кровопролитие. И теперь рискуешь устроить бойню прямо здесь, в сердце замка. Два тигра готовятся к схватке, а ты — жалкая мышка, которую раздавят между ними».
* * *
Ночь опустилась на замок Каи, тяжёлая и беззвёздная. В коридорах царила гробовая тишина, нарушаемая лишь мерными шагами ночных дозоров. Дзюнъэй, не спавший, как и многие в эту ночь, услышал тихий скребущий звук у двери своей каморки. На пороге стоял тот самый паж, что водил его к Макимуре. Его лицо было бледным и серьёзным.
— Иди за мной, — только и сказал он. — Тихо.
Их путь лежал по самым тёмным и редко используемым переходам. Паж, казалось, знал каждую щель в стене. Они миновали спящую охрану, прошли через потайную дверь за гобеленом и наконец оказались у знакомой массивной двери в покои даймё. Стражники, стоявшие на посту, на этот раз лишь молча отступили, пропуская их.
Дзюнъэй вошёл. Комната тонула в полумраке. Лишь одинокий светильник на низком столике отбрасывал дрожащие тени на стены, уставленные свитками и книгами. Воздух был густым от запаха старой бумаги, туши и усталости.
Такэда Сингэн сидел за столом, склонившись над развёрнутыми картами. Он был без доспехов и официальных одежд, лишь в простом тёмном хлопковом кимоно. Его лицо, освещённое снизу пламенем светильника, казалось вырезанным из старого, полированного дерева — мудрым, жёстким и невероятно усталым. Глаза были прищурены, на лбу залегла глубокая складка концентрации. Он не заметил их входа, полностью погружённый в свои мысли.
Рядом с картами лежал листок бумаги, на котором были начертаны несколько строк изящной каллиграфией. Дзюнъэй, обладая острым зрением, успел прочесть:
Легко разрушить мечом,
Тяжело строить миром…
Стихотворение оставалось незаконченным.
Паж кашлянул, почтительно склонив голову. Такэда вздрогнул и медленно поднял взгляд. Увидев Дзюнъэя, он не удивился, лишь кивнул и жестом отпустил пажа. Дверь закрылась, оставляя их одних.
— Ну? — голос Такэды был низким и хриплым от усталости. — Что ещё за тень ты нашёл, «зрячий слепец»?
Дзюнъэй сделал шаг вперёд. Свет от светильника выхватывал его фигуру из темноты.
— Тень длиннее, чем я думал, господин. Она тянется из лагеря вашего врага. Но исходит не от самого даймё.
Такэда отложил кисть. Его глаза сузились.
— Объяснись.
— Есть человек… советник высокого ранга при дворе Уэсуги, — начал Дзюнъэй, выбирая слова с величайшей осторожностью. — Он действует за спиной своего господина. Именно он нанял… тех, кто должен был нанести удар. Его цель — не победа. Его цель — хаос. Смерть могущественного правителя… она станет спичкой, брошенной в бочку с порохом. Война, которая вспыхнет, уничтожит всё на своём пути. И на пепелище он надеется построить своё собственное царство.
Он не назвал имени Макимуры. Ещё нет. Но картина была нарисована достаточно ясно.
Лицо Такэды стало мрачным, как грозовое небо. Он медленно поднялся и прошёлся к окну, глядя в чёрную пустоту ночи.
— Имя этого… советника? — спросил он, не оборачиваясь.
— Сначала доказательства, господин. Потом имя, — тихо, но твёрдо ответил Дзюнъэй. — Мои источники… ненадёжны. Но я могу их проверить.
Такэда обернулся. Его взгляд был тяжёлым, как свинец.
— Почему? — спросил он неожиданно. — Почему ты рассказываешь мне это? Что тебе за дело до наших распрей? Кто ты на самом деле?
Это был самый опасный вопрос. Дзюнъэй опустил глаза.
— Я… тот, кто видел, что вы строите. А не разрушаете. И тот, кто считает, что такое правление стоит сохранить.
Он посмотрел на незаконченное стихотворение. — «Тяжело строить миром». Это правда. Легко приказать казнить, послать армию, сжечь деревню. Тяжело — обеспечить этим людям мир и процветание. Вы выбрали тяжёлый путь. И за это… вас хотят убить.
В комнате повисла тишина. Двое мужчин, враги по определению, стояли друг напротив друга, разделённые светом одинокого светильника, но соединённые странным, тревожным пониманием.
Такэда медленно кивнул. Он подошёл к столу и взял свой незаконченный стих.
— Страшно не вражеское копьё у ворот, — произнёс он, глядя на иероглифы. — Его можно сломать. Его можно предвидеть. Страшно предательство за спиной. Яд, который капля за каплей точит тебя изнутри. Ты никогда не знаешь, откуда придёт удар. От того, кому ты доверял? От того, кого считал другом? — Он посмотрел на Дзюнъэя. — Или от слепого монаха, пришедшего с предупреждением?
В его голосе не было упрёка, лишь горькая, усталая ирония.
Внезапно снаружи, совсем близко, раздался громкий лай собак, а затем окрик часового. Оба мужчины вздрогнули и замерли, прислушиваясь. Сердца заколотились в унисон. Но через мгновение всё стихло. Лай сменился скулёжем, и шаги патруля удалились.
Такэда выдохнул. На его лице на мгновение мелькнула тень улыбки.
— Видишь? Даже стены имеют уши. И лают. — Он снова стал правителем. — Хорошо. Добудь свои доказательства. Но помни: если это ловушка, тебе не поздоровится. А теперь иди. И будь осторожен. Тени… они бывают разными.
Дзюнъэй поклонился и вышел. Его провожал тот же паж. На прощание юноша, всё ещё бледный, прошептал:
— Он сегодня… совсем не спал. Говорят, у него снова болит старая рана. Бремя власти, ничего не поделаешь.
Да, — мысленно согласился Дзюнъэй, выходя на холодный ночной воздух. — Бремя. И я только что добавил на его плечи ещё один тяжёлый камень. Надеюсь, я не ошибся. Он посмотрел на тёмные очертания замка против ночного неба. Или мы оба погибнем.
* * *
На следующее утро Дзюнъэй проснулся с ощущением тяжести на груди, будто на него всю ночь давил камень. Воздух в каморке был ледяным, и не только от предрассветного холода. Он вышел, чтобы наполнить кружку водой из колодца, и его взгляд автоматически скользнул к груде пустых бочек у стены — месту, которое они с Акари использовали для незаметных посланий.
Там, на самом видном месте, лежал не камень и не ветка. Лежал небольшой, тугой свёрток из грубой ткани. Из-под тёмной, заскорузлой материи проступал ржавый, тускло-бурый цвет.
Сердце Дзюнъэя упало. Он знал, что это, ещё не развернув. Осторожно, оглядевшись, он поднял свёрток. Ткань была липкой и издавала слабый, медный запах. Он развернул её.
Внутри лежал короткий, изогнутый клинок кодзука — вспомогательный нож, который каждый ниндзя клана носил с собой. Его лезвие было