Он провел серию стремительных ударов постоянно меняя этажи атак. Голова, колени, корпус и снова голова. Я парировал, отвел, снова парировал. Наши лезвия сплелись в паутину из искр и звона стали. И в этот момент, в микроскопической паузе между его атаками, я увидел свой шанс. Это была не щель в броне. А некий шаблон в действиях.
Его месть была совершенна. Но и в совершенстве есть своя тюрьма. Он всегда наносил удар под одним и тем же углом. Всегда переносил вес с одной ноги на другую одинаково. Его идеальность, его сила, была и его ограничением.
Он снова пошел в атаку. Правое дао — удар в голову. Я знал, что следом будет низкий подсекающий удар левым. И не стал отступать. Вместо этого я сделал короткий, резкий выпад вперед.
Его правое дао просвистело у моего виска. Как и ожидалось, его левая рука уже уходила вниз, чтобы подсечь меня. Но я был уже внутри дистанции его длинного оружия. Слишком близко, слишком опасно и все же это была моя любимая дистанция.
Его жуткие, бездонные глаза впервые отразили нечто иное. Не удивление. Сбой. Нарушение предписанного сценария.
И тогда я повторил тот самый прием, что когда-то принес победу дяде Хвану. Мои шуаньгоу захватили его дао, а скользнул вперед и мой лоб наполненный мощью энергии воды и пустоты врезался в его костяную маску. А потом снова и снова.
Раздался звук, сухой и жесткий, как хруст ломающейся ветки. Костяная пластина его лице лопнула. А я продолжал вбивать свою голову. Кто-то скажет это безумие, но именно безумие и было слабым местом этого стража. Его пальцы разжались сами собой, левый дао с глухим стуком упало на землю.
Он не сдавался. Его правая рука, все еще с зажатым дао, дергано рванулась на себя, пытаясь освободить клинок. Его пустой взгляд был прикован ко мне с прежней, нечеловеческой концентрацией. Он все еще пытался выполнить свою функцию.
Но он был сломан. Его совершенный алгоритм дал сбой.
Я не дал ему опомниться. Продолжая наносить беспорядочные удары, мой правый шуаньгоу, сменил хват и рванулся вперед, как клюв голодной птицы. Острие вошло в едва заметную щель под мышкой, там, где костяная броня сходилась, оставляя узкую полоску тени.
С тихим, влажным звуком граненое лезвие разорвало его плоть. Он замер. Его правая рука разжалась. Второе дао упало рядом с первым. Его фигура начала шататься и его жуткий, бездонный взгляд наконец изменился. В нем не было боли, лишь пустота. Та самая пустота, что была его сутью, теперь вырывалась наружу.
В отличие от своего собрата, он не рассыпался в пепел. Он просто погас. Словно свечу, которой он был, задул порыв злого ветра. Его костяные доспехи потеряли свой зловещий блеск, став просто грубой, желтой костью. А тело медленно осело, сложившись само в себя и рухнуло на землю бесформенной, безжизненной кучей.
Тишина снова вернулась, став еще глубже, еще всепоглощающее. Я перевел дух и ощутил, как холодная волна силы голодных духов наполняет меня новой мощью. Воздух все еще пах пеплом, но теперь к нему примешивался сладковатый, пыльный запах старой, сухой кости. А меня ждал последний страж.
На южном холме окруженным клубящемся маревом, уже ждал третий. Его множественные глаза смотрели на меня, и в них не было ни гнева, ни мести. Лишь бесконечное, бездонное безумие.
Воздух над южным холмом колыхался, искажаясь, словно над раскаленными углями. А третий страж не ждал меня, он просто был. Его присутствие ощущалось в отличие от собратьев не точкой, а размытым пятном на реальности.
Я не видел, как он движется. Один миг — он был на холме. Следующий — он уже парил в нескольких метрах от меня, не касаясь земли. Его одежды цвета черного пламени струились вокруг него, как жидкая ночь. Множественные глаза на его маске смотрели на меня, и в этом был ужас — они смотрели не вместе. Каждый видел свое, каждый моргал в своем ритме, один был широко распахнут, другой прищурен, третий слезился кровавой росой. Они видели меня всего, но каждый — под своим углом, в своем искаженном свете.
Он не издал ни звука. Вместо этого в моей голове что-то щелкнуло.
Земля под ногами перестала быть твердой. Она затряслась, поплыла, превращаясь в зыбучий песок из пепла и костей. Скелеты, утопленные в ней, протянули к моим сапогам свои костлявые пальцы, их челюсти беззвучно клацали, словно хотели вонзить свои полуистлевшие зубы в мою плоть. Мои ноги начали проваливаться в землю, поднявшийся ветер бросил в лицо пепел, что обжигал глаза, а запах тления становился все более удушающим.
Вот только этот выродок кое-чего не учел. Мою ярость! Именно она помогла мне, заставить себя сделать шаг. Не назад. Вперед, прямо сквозь иллюзию. Это было похоже на движение сквозь густой, вязкий кисель. Воздух сопротивлялся, давил на грудь.
Глаза на маске заморгали чаще. И голоса. Они пришли не извне. Они поднялись из самых потаенных уголков памяти, заговорив голосами тех, кого я потерял, тех, кого убил.
Перед глазами поплыли пятна. Багровое небо накренилось, стало падать на меня, давя всей тяжестью проклятого мира. Доспехи на мне вдруг стали ледяными, потом раскаленными, впиваясь в кожу. Я почувствовал, как по моей спине ползут мурашки, а пальцы на рукоятях шуаньгоу онемели.
Это была не просто атака, это была инъекция, прямое вливание разлагающего хаоса в мою душу. Он не хотел меня разрушить физически. Он хотел, чтобы я сам себя разобрал на винтики, чтобы мой разум, запутавшись в паутине кошмаров, отказался служить мне.
На мгновение я закрыл глаза. Вдох-выдох успокаивая разум. И снова с усилием, втянул воздух в ноздри. Он пах все тем же пеплом и тлением.
Я не стал с ним спорить. Не стал кричать, что это неправда. Безумие не победить логикой. Ему можно только не дать себя поглотить. Найти точку опоры в самом себе.
Но я давно ее нашел. Это был не гнев, не желание мести или победы, не дисциплина. Нет. Это была тишина. Абсолютная тишина кладбища.
Где-то глубоко внутри, под слоями ярости, боли и воли, была маленькая, черная, холодная точка абсолютного спокойствия. Осколок того, что осталось от меня настоящего. Белая Дева наблюдала оттуда. Без осуждения. Без участия. Просто наблюдала.
Я открыл глаза. Иллюзии никуда не делись. Костлявые руки все