Книга пяти колец. Том 9 - Константин Александрович Зайцев. Страница 42

войску, к моим воронам.

Они стояли безмолвной черной стеной. Ни один шлем не дрогнул, ни одно копье не качнулось. Они были горами, выросшими из тумана смерти. Их молчание было громче любого боевого клича Стражей. В их пустых глазницах горел не безумный огонь, а решимость. Решимость положить конец этому безумию. И самое главное — они верили своему чемпиону, и их вера делала мою волю еще сильнее.

Я провел ладонью по рукояти моих шуаньгоу, ощущая шершавую обмотку и холод черного металла. Верные клинки появились за моей спиной сами собой. Они почувствовали, что скоро будет бой, и в моем сознании зазвучала их негромкая песнь. Та самая песнь стали, которая сделала нас единым целым.

Глубоко вздохнув, я сосредоточился на песне клинков, уже привычно игнорируя нечестивые литании голодных духов, почувствовавших приближающуюся резню. Усмехнувшись, я еще раз внимательно осмотрел свою армию. Мой взгляд скользнул по всему строю — от непробиваемой стены тяжелой пехоты к призрачным фигурам лучников на возвышении, к воронам, кружившим в багровом небе.

И тогда доспехи Стража Востока лязгнули. Он не крикнул. Он издал звук, похожий на скрежет сдвигающихся тектонических плит. И его армия мародеров гнева, вся покрытая кровью и одержимая слепой животной яростью, зашевелилась. С Запада и Юга последовали их собственные, немые команды. Три потока плоти, ярости и металла снова устремились навстречу друг другу, чтобы возобновить свой бесконечный, бессмысленный танец смерти.

Их рев снова наполнил мир, обрушился на меня каменной стеной звука. Повинуясь древнему инстинкту, моя рука дернулась было вверх, чтобы дать команду к атаке. Остановить их. Врезаться в эту массу и рубить, пока рука не онемеет.

Но я удержался. На это ушло безумное количество сил, но мне удалось. Еще немного — и я стал бы частью этого места, новым стражем, проживающим эту битву раз за разом.

Я глубоко вдохнул воздух, пахнущий кровью, пеплом и гниением. Я ощутил холодное, безразличное спокойствие Белой Девы где-то глубоко внутри, в самой сердцевине своего существа. Она наблюдала за мной и ждала моих решений.

— Ждать! — рявкнул я, и мой голос прорвался сквозь шум разгорающейся бойни. В этот приказ я вложил всю свою волю и сдерживаемую ярость. Я знал, что мой голос услышат. Услышат не ушами, а самой сутью, той нитью, что связывала меня с каждым воином в черных доспехах.

Мои вороны не шелохнулись. Они были воплощением терпения смерти, готовые ждать, пока не представится случай уничтожить своего врага.

А на поле творился настоящий ад. Повторение того, что я уже видел, но от этого не менее ужасное. Две армии столкнулись с третьей, смешались в один клубок изрубленной плоти и сломанного металла. Мечи рубили, копья прокалывали, воины падали, и их место тут же занимали новые, поднимающиеся из грязи, словно грибы после дождя. Цикл продолжался во славу ярости, ненависти и безумия. Но мы все изменим, принесем им вечный покой смерти.

Я видел, как гигантский воин с секирой, чье лицо было скрыто за маской из человеческой кожи, прорвал строй южан, круша все на своем пути. Его тут же окружили три огненных плясуна с Юга, и их клинки, раскаленные докрасна, впились в его тело. Он рухнул, испуская последний рев, и под его тяжестью сгорел один из нападавших.

Я видел, как отряд западной кавалерии, собранный из жестоких бойцов в звериных масках, попытался ударить во фланг восточной пехоте. Кони, что были больше похожи на порождения кошмаров, чем на благородных животных, неслись во весь опор с глазами, в которых горела ненависть. Всадники ломали любые порядки, пронзая пиками, рубя мечами и топорами, они сеяли хаос.

Да, пехотинцы Востока не имели четкого строя, но они имели ярость. Они бросались под копыта, хватаясь за ноги коней, стаскивая всадников на землю, где те тут же оказывались затоптаны своими же сородичами.

Это был идеальный хаос. Идеальное горнило безумия. Они были сильны только своей ненавистью друг к другу. И в этом была их слабость.

Не знаю, сколько времени прошло. Час? Два? Десяток минут или века? Время здесь текло иначе, но я чувствовал, как напряжение в моих воинах нарастает. Они были инструментом, жаждущим быть использованным. Но хороший боец не рубит своим лучшим клинком деревья, не пытается пробить камень. Он ждет идеального момента для точного удара. И этот момент настал.

Три армии, увязнув во взаимной резне, достигли пика своего истощения. Их формации — если это можно было так назвать — смешались в одну большую, клокочущую массу в центре поля. Они были слишком заняты взаимным уничтожением, чтобы помнить о чем-то еще. О том, кто наблюдает за ними с Севера.

Я поднял руку с раскрытой ладонью и тут же ощутил, как мои бойцы жаждут этого сражения. За моей спиной послышался почти неразличимый, слаженный шелест. Тысячи лучников в один миг вложили стрелы в тетивы. Тысячи костяных свистулек натянулись, готовые завыть.

Я резко сжал пальцы и опустил руку. И тут же воздух взорвался.

Это не был просто звук. Это был клич сынов смерти. Единый, оглушительный стон, вырвавшийся из тысяч глоток одновременно. Голодный вопль голодных духов, плач нерожденных детей, свист бури, несущей конец света. Тот самый вой, что ломает волю и леденит душу. И это был мой ответ стражам.

Строй черных стрел взмыл в багровое небо. Они не летели, они скорее плыли, изгибаясь, как стая перелетных птиц, но вместо пения издавая тот леденящий душу гимн смерти. Он резал слух, заглушая собой рев битвы, крики ярости и предсмертные хрипы.

Я следил за их полетом. Казалось, время замедлилось. Стрелы достигли зенита и понеслись вниз, начиная свой смертоносный спуск прямо в эпицентр бойни.

Первые жертвы даже не поняли, что произошло. Воины Стражей, сцепившиеся в смертельной схватке, один за другим начали падать, пронзенные черными стрелами. Свист сливался с хрустом костей, с глухим стуком о землю. Мои бойцы не целились в кого-то конкретного. Их задача была создать еще больший хаос.

Второй залп последовал почти сразу, затем третий, четвертый. Без пауз, без передышки. Мне не требовалось отдавать команды, они действовали идеально синхронно, подгоняемые приказами своих командиров.

Наложить стрелу, натянуть тетиву и залп. Это был метроном смерти, отбивающий четкий, неумолимый ритм. Воздух гудел от свиста, земля покрывалась новым урожаем мертвых тел, пригвожденных к земле пернатыми посланниками моей воли.

Враги сначала не поняли. Они, ослепленные яростью, продолжали рубить друг друга, спотыкаясь о падающих, пачкаясь в их крови. Но постепенно, сквозь пелену безумия, до них стал доходить