— Это было, — прошипела вода, закипая, обжигая паром лицо и руки. — Или будет. Ты не удержишь свои страсти, сдайся и останься со мной.
— Нет… — хрипло прошептал я, но голос утонул в бурлении воды.
— Тогда узри все.
Сотни сцен выплеснулись наружу.
Тысячи путей. Во всех — я был тем, кто убивает, кто бросает, кто выбирает себя вместо них.
Каждая сцена. Каждый образ обвиняли меня, но они лишь разжигали огонь внутри моей души. Безумный огонь гнева.
Ярость жгла вены, как расплавленный металл. Сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот разорвет ребра. Ворон берет силу в эмоциях и страсти, но удержать ее можно лишь через контроль. Слишком поздно? Глупцы. Я рассмеялся. Я глядел на жалкие потуги озера сломать меня и смеялся. Меня кто прошел сквозь царство Дзигоку.
Мой жестокий смех рвал тьму на куски. Да я жесток, да я убийца, да я лью кровь и не щажу врагов. Но кто бы не пробовал меня остановить он должен знать есть что для меня есть лишь мой путь. Есть лишь моя воля. Да раскроются мои черные крылья.
Древняя как мир мантра в моих устах звучала как боевой клич. И в глубине, на самом дне — вспыхнул иной образ.
Мы впятером. Спина к спине. Израненные. Истекающие кровью. Окруженные врагами. Но стоим вместе.
Не из-за долга. Не из-за магии крови. А потому что выбрали. Потому, то мы семья.
Запрокинув голову я смеялся как безумец, а ветер кружащий вокруг меня смеялся вместе со мной.
— Мой выбор сделан давным давно. Прочь из моего разума или я тебя уничтожу! — Каждое произнесенное слово было наполнено силой моего духа и оставляло выжженные раны на поверхности этого озера.
Зеркальная поверхность больше не смеялось, не угрожало. Она стонало от боли, а через мгновение разлетелось на осколки света и теней. Черная вода медленно растворялась и в глади озера отражались облака.
Я стоял на берегу, глядя на гладь озера, и чувствовал, как внутри утихает все, что было гневом и болью. После той тьмы, что пыталась разрушить мою волю, этот покой казался обманчивым. Он был слишком мягким. Слишком глубоким. И это было подозрительно.
Волны ритмично накатывающие на песчаный берег успокаивали и словно говорили, что мне стоит отдохнуть. Но ждать это не в моих принципах.
Когда нет направления, то твоя воля даст тебе направление. Круг Земли уже показал мне, что не важно куда ты идешь рано или поздно ты встретишь кого-то кто захочет тебя остановить. А это даст возможность получить необходимую информацию.
Я медленно шел вдоль берега думаю о том насколько же я изменился. Меня больше не трогают мои старые травмы. У меня есть четкое понимание зачем я сражаюсь и самое главное у меня есть цель.
Стоило мне это осознать, как вода вытолкнула на берег длинный шест. Он был тонкий, из белого дерева, будто его долго вымачивали в молоке. Согнувшись, я коснулся воды — и она не дрогнула. Ни кругов, ни бликов. Как зеркало, натянутое между мирами. Только тишина и моя тень, нарушенная дыханием. И при этом по нему все так же двигались волны. Интересно.
Подхватив шест я ступил в воду. Ни всплеска. Ни сопротивления. Только ощущение, что границы растворяются. Между телом и озерной гладью. Словно я, вновь, иду между мирами.
Вода не приняла меня, но и не отвергла. Я не тонул — не в обычном смысле. Но с каждым шагом чувствовал, как будто ухожу глубже… не в озеро — в себя. В некое внутреннее пространство, где исчезает различие между «я хочу» и «я должен».
Под ногами — не вода. Не почва. Что-то промежуточное. Хрупкое. Идеально гладкое. Оно держало меня… но лишь едва-едва. Казалось еще чуть-чуть и я камнем рухну на самую глубину.
Ветер затаился. Даже птицы, скрытые в прибрежных деревьях, умолкли. Был только я и голос. Не внешний — внутренний. Он плыл сквозь грудную клетку, будто звучал из моих собственных костей:
«Ты не обязан идти дальше.»
Эти слова не были угрозой. Не были соблазном. Они просто были. Мягкие, как рука матери. Как прикосновение воды к горячей коже. Ненавязчивые. Почти нежные.
«Ты сделал достаточно. Ты прошел круг Земли. Ты уже доказал все, что должен был доказать. Посмотри — ты же устал. Разве нельзя остановиться?»
Мое дыхание стало глубже. Ровнее. Я замедлил шаг и закрыл глаза.
И в этой тишине, полной зеркал и мягких голосов, я вдруг понял: вот что делает Вода. Она не ломает. Не требует. Она — уговаривает. Успокаивает. Обнимает так бережно, что ты сам забываешь, зачем сопротивлялся.
И все же я открыл глаза.
Смотрел на воду под ногами, прозрачную, до самого дна, где дрожали тени невыбранных путей. И сказал — не громко, почти шепотом:
— Но я еще не вернулся. А значит, не закончил.
Гладь воды вздрогнула. Не от гнева — от понимания, словно признавая мой выбор, и вместе с этой дрожью мир изменился. Не сразу, не резко — сначала это было только ощущение. Как будто кто-то тихо вдохнул рядом, не касаясь ни плоти, ни воздуха. Как будто шелк коснулся затылка, и в следующее мгновение — я уже знал: я больше не один.
На другом конце озера, где вода сливалась с туманом, появилась фигура.
Она не вышла. Она не подплыла. Она просто была — как будто всегда находилась там, но лишь сейчас позволила себе быть замеченной.
Силуэт казался одновременно юным и древним. Тонкий, в легком плаще, отливающем серебром и сине-зеленой чешуей, как чешуя карпа кои. Черты лица невозможно было различить — будто они были нарисованы акварелью, которую коснулась капля воды. Только глаза сияли мягким, мутноватым светом, как лунный отблеск на дне колодца.
Он стоял на поверхности озера, так же как и я. Но каждый его шаг вызывал рябь не на воде — а в самом воздухе. Пространство слегка изгибалось вокруг него, как в миражах над горячим песком.
— Ты услышал, но не утонул, — произнес он. Его голос был стар как морской прибой и свеж как роса. — Это редкий дар.
— Кто ты? — Я не поднял оружия. Не из доверия. Из чувства, что это просто… неуместно. Он не был врагом. Он не был человеком.
— Я не имею имени, которое ты бы мог произнести, — ответил он. — Но