— Толя, я с ним не хочу лететь, я с тобой! — опять на языке Гёте шепчет мне Марта.
И снова стюардесса бросает на нас странный взгляд. Но это ерунда, главное — у дяди открывается фонтан красноречия:
— Это что же — фашисты разные на удобных местах летят, а я, заслуженный шофер, с этим мужиком, который полтора места занял⁈ Хенде хох!
— Мужчина, выражения выбирайте! — встаю я и оказываюсь с дебоширом нос к носу.
— А то чё? Будет мне ещё какой-то пиздюк указывать, что делать!
— Пиздюк? — заинтересованно пискнула Марта, услышав звучное и явное ругательное слово, которого в её лексиконе точно не было.
— Так! — Анна делает шаг вперёд. — Товарищ, требую, чтобы вы сели на своё место. В противном случае я буду вынуждена доложить командиру экипажа.
Смерив меня взглядом, хам всё-таки свалил, а у меня всё внутри клокотало — кулаки так и чесались. Всё же я смог толком объяснить старшей стюардессе, чего хочу, и обмен состоялся: моя милая, понурив голову и осознавая свой косяк, пошла к семейной паре у туалета. Я — на место Мишки, а он с женой пересел на наши.
Эх, капиталисточка моя… Надо уметь отвечать за свои слова. Помогать кому-то — пожалуйста, но всем разом не поможешь. Пусть это уяснит.
— Толя, да не надо было. Спасибо. Там это… пассажир неадекватный, ты поосторожнее, — поблагодарил и предупредил заодно меня священник.
Сажусь на место с краю, где сидел батюшка, и с вызовом смотрю на соседа. Бабка у окна уже спит.
— Слышь, малахольный, а ты чего такой борзый? — бугай достаёт из кармана початую чекушку, благо сейчас не шмонают при посадке.
С удовольствием фигачу хаму локтем аккурат в солнечное сплетение и, склонившись к уху, шепчу ласково, почти по-дружески:
— В Красноярске жопу тебе порву.
— Ыыых, — ничего более конструктивного мой собеседник сказать не может.
— Для начала тебе трезвяк организую. Потом по выходу встречу… плакать будешь, как девочка, я тебе обещаю, — продолжаю знакомить его со своими кровожадными планами.
— Ты… ты это… рамсы попутал? — отдышавшись, огрызается сосед. — Знаешь, на кого пасть разинул, сявка?
— Наблатыкался — и думаешь, автор? — ехидно интересуюсь я.
— Слышь, фраера, дайте откиснуть, — вдруг рявкает бабушка, приоткрыв один глаз. — Всю ночь в хате глаз не смыкала.
Мы с соседом одновременно зависаем и переводим взгляд на неё. Всё верно: партаки, хоть и прикрыты одеждой, но на тыльной стороне руки пожилой женщины читаются чётко.
— Тихо будь. Вишь крест с лучами, значит, «не исправится», заслуженная. У такой и знакомые подходящие имеются. Давай в городе порамсим, — уважительно косясь на соседку, шепчет мне на ухо сосед.
«Фигли — это же Красноярск! Бабка — не одуван ни разу!» — думаю я, что в переводе на нормальный язык: «Ну, а что ты хотел? Тут люди серьёзные живут, и эта бабушка — вовсе не милая беззащитная старушка, а дама с таким прошлым, что лучше с ней не связываться».
По прилёту на выходе меня ещё раз благодарят Миша и Катя, даже не подозревая, что благодарить-то надо сердобольную Марточку.
Идём за багажом. Груза теперь меньше, чем по выезду из посольства — один чемоданчик уже отбыл в деревню к отцу и бабуле. Хотя, уверен, распоряжаться всем добром будет Вера — она для этого идеально подходит.
Пока летели, я успел обдумать тему визита родных в Норвегию. И понял, что меня смущало во всей этой ситуации: на кой-ляд мне подачки? Домик нам снимут? Да я сам сниму, а захочу — и куплю. Бабуле скажу, что на призовые. Откуда ей знать про мои реальные доходы? Так и сделаю. Никаких подачек.
— Толья, лови! — Марта ухватила один чемодан, а второй я позорно проморгал, и он бодро укатил на новый круг. Теперь две минуты буду, как дурак, ждать.
— Гражданин, ваши документы. И вы, гражданочка! — лязгнул за спиной властный голос, когда мы уже вышли из зала багажа на улицу.
Оборачиваюсь — два мента. Чины невелики: старлей — молодой, и старший сержант — уже с сединой под милицейской фуражкой.
— Пожалуйста! Удостоверение члена Верховного Совета СССР, партийный билет, пропуск в крайком, удостоверение заслуженного мастера спорта… — с удовольствием достаю я ксивы. — А в чем, собственно, дело? Какова причина проверки? Кстати, ваши имена, звания? Почему не представились? Расслабились тут, в Красноярске?
Морда летёхи выражает офигевание. А на физиономии сержанта, бросившего недовольный взгляд на напарника, читается явное раздражение: «Я ж тебе говорил!»
— Да на тебя кто-то из экипажа нажаловался, мол, иностранцы летят в закрытый город, — слышу знакомый голос рядом.
— Доброе утро, Валерий Ильич! Летите куда?
Передо мной стоят Лукарь и Андрей Верхоенко. Ну, Андрюха — тут всё понятно: Марту приехал охранять. А что тут делает зам УКГБ полковник Лукарь?
— Анатолий Ефимыч поспать не дал, — загадочно бросает полковник, скользнув взглядом по ментам.
— Сафронов?
— Ну а кто ещё? Он, он — тащ генерал-майор. Дело срочное, Толь! Ну что мы тут, в проходе стоим? Верхоенко, вещи бери — и в машину!
— Спасибо, конечно, но меня тут «Волга» крайкомовская ждёт, — бормочу я, пытаясь понять, что за цейтнот.
— Отправил я её уже назад, с полчаса как. Говорю же — поспать не дали!
Через пару минут уже в машине, Лукарь наконец объясняет, чего ради явился в аэропорт.
— Толь, у тебя там родственники в Норвегию собираются…
— Валерий Ильич, а вы откуда в курсе? Я бабулю только вчера уговорил!
— Ну вот, а сегодня… да какая разница. Есть дело: надо привезти в Союз из Норвегии одну вещицу. По дипломатическому пути — никак, а вот твоя мама или бабушка…
— Она мне не мама, а мачеха. Но не суть. А что, если не секрет? — киваю я в сторону Марты и Андрюхи.
Андрей сидит на водительском месте с ленивой физиономией — похоже, ему уже инструктаж провели. А моя милая… что-то чертит в блокнотике. Скосил взгляд. «Пиздюк» — читаю транскрипцию и три вопросительных знака. Вот же энтузиастка-полиглот! Тут или по губам бить, или по попе. Последнее — явно интереснее.
— Знаю, что мачеха. И не секрет. Не перебивай!
— Не перебивай меня, не перебивай…