– Барак Обама выиграл выборы. – Прервала долгую паузу Ольга Ивановна. – В Америке теперь впервые за всю историю будет чернокожий президент.
Я посмотрел на нее.
– Да, первый раз за всю историю. – Повторила она. – Это перелом в земной цивилизации. Теперь негры будут править миром.
Мне нечего было ей ответить, кроме разве того, что на самом деле мир скоро заполонят китайцы и индусы. Я так и сказал.
– Может быть, – меланхолично согласилась она, – а русские все равно вымрут…
Мы снова замолчали. Я пил приторный чай и разглядывал узоры ковра на полу – нечто псевдовосточное с цветочками, растущими из непонятных фигур. Традиционный ковер позднесоветской эпохи. В свое время такие, наверное, украшали каждую квартиру Советского Союза. Впрочем, и сейчас их еще много осталось – в жилищах россиян, украинцев, узбеков и всех остальных народов пятнадцати беспокойных стран Евразии, которых объединяют теперь, возможно, только эти ковры.
– А мне сделали предложение, – прервала мои размышления о ковровых судьбах Ольга Ивановна. – За день до того, как я узнала о Витюше, – о-ох, – она громко протяжно выдохнула, сопротивляясь слезам. – И я, дура, согласилась. Что теперь делать – не знаю…
Я снова был поставлен в тупик. Не ждала же она от меня совета, как поступить.
– Да… Что же теперь делать? – Задумчиво повторила она.
– Выходите за него замуж или пошлите на хуй… – Вдруг сказал я спокойным, даже равнодушным тоном.
Ольга Ивановна никак не отреагировала на мой совет – словно не услышала его:
– Ведь при большом желании можно и в сорок восемь еще родить. – Продолжала размышлять она вслух. – Можно. Конечно, можно… А-а-а, – снова завыла, но вой быстро перешел в стон, и потом смолк.
Я больше не хотел пить неприятно приторный чай – поставил чашку на стол:
– Извините, мне нужно идти. – Поднялся с дивана. – До свидания.
Ольга Ивановна тоже встала, неуклюже и как-то высоко подняла правую руку с безвольно повисшей кистью – в качестве некоего прощального жеста. Я хотел ее пожать, но Ольга Ивановна обняла меня, спрятав лицо на моей груди. Я прижал ее к себе, непроизвольно положил ладонь на голову с короткой мальчишеской стрижкой.
Мы стояли так минут пять, потом она тихо произнесла:
– Спасибо, – поцеловала меня в щеку, не отпуская объятий. Я погладил ее по мальчишеской голове, по длинной шее:
– До свидания.
– До свидания, – она порывисто, неловкими движениями, разжала руки и отстранилась от меня. Я вышел из квартиры, быстро сбежал по лестнице вниз. На улице, поймав такси, назвал свой адрес. Дома включил телевизор, бездумно пролистал каналы, выключил свет и лег спать.
Глава 25
Следующие несколько дней я бездельничал. Валялся дома на диване, смотрел телевизор, несколько раз выходил на улицу и бесцельно шатался по улицам, скверам. Прохожие почему-то вызывали у меня неприязнь и раздражение, поэтому я обычно быстро возвращался домой, к своему дивану. Люди на телеэкране тоже раздражали, но все-таки меньше. В те дни я наконец понял тех телезрителей, чьим любимым каналом был «Animal Planet». Я тоже полюбил смотреть на зверюшек – добрых и злых, хищников и жертв, равнодушных и любопытных, но всегда естественных и непосредственных. Их нехитрые страсти выглядели такими искренними, такими настоящими. Леопард гнался за антилопой с максимальной скоростью, на которую был способен – потому что хотел есть. Антилопа убегала от него с максимальной скоростью, на которую была способна – потому что хотела жить. Хотя, возможно, после смерти душа ее могла переселиться в человека и достичь просветления – как объяснил бы Давид; почему нет? Но только она этого не знала, или забыла – по крайней мере, на время погони.
Кроме животных по телевизору мне никого не хотелось видеть. Несколько раз звонила Соня, но я, видя ее номер на экране мобильного телефона, не отвечал. Впрочем, я ни на чьи звонки не отвечал. Только лежал и смотрел на животных. Но в один день что-то произошло. Наблюдая за жизнью зверей, я вдруг осознал нечто о жизни людей.
Вечером я вышел на улицу и отправился в тот же клуб, где когда-то впервые увидел Давида. Открыв входную дверь, прошел внутрь. Тихий и пустынный коридор. В актовом зале – никого. Из соседнего кабинета вышла полная женщина средних лет. Увидев меня, загадочно повела головой в одну сторону, затем в другую.
– Вы шахматист или из этих… – Она запнулась.
– Этих – кого? – Уточнил я.
– Эзотеристов… – Выговорила наконец сложное для нее слово.
– Я насчет лекций по психологии.
– Понятно… Они здесь больше не собираются. Наверное, другое место нашли. У нас теперь по вечерам только шахматисты и театральная студия. Но сегодня они отменили занятие. Приходите в субботу.
– Мне не нужны шахматисты и актеры. Мне нужны психологи, – широко улыбнувшись, я вышел из клуба.
Начинался дождь. Я остался стоять под навесом двери. Наблюдал за падающими каплями. Потом достал из кармана мобильный телефон и позвонил Соне.
– Привет, – с настороженностью в голосе поздоровалась она.
– Привет. Это Иван.
– Да, узнала. Ты где? Тебя не было в городе?
– Я в Москве. Не мог отвечать на звонки.
– Почему… м-м-м… – Она шумно выдохнула и не стала продолжать вопрос.
– Что ты сейчас делаешь? Встретимся?
– Я занята.
– Понятно…
– Подожди. Сейчас перезвоню, – она повесила трубку.
Я убрал телефон в карман. Капли падали чаще, жестче, презрительнее.
Соня перезвонила минуты через три:
– Я смогу сегодня.
Мы встретились на Новокузнецкой. Соня подошла ко мне, церемонно поцеловала в щеку. Она сильно изменилась за этот месяц. Хотя на самом деле скорее изменился я, и теперь смотрел на нее другими глазами. В ее волосах больше не было холодного ветра. Взгляд потерял любознательность.
Неожиданно она улыбнулась, в глазах показались слезы. Она порывисто меня обняла:
– Я так беспокоилась…
«Нам нечего бояться», – чуть не вырвалось из меня, но я промолчал. Погладил ее по голове, по потерявшим холодность волосам:
– Только можно я ничего не буду рассказывать?
Она молча кивнула.
– Хотя тебя, наверное, интересует судьба Давида? – С издевкой усмехнулся я.
– В каком смысле?
– Ты же говорила, что тебе интересны такие люди…
– П-ф-ф, – презрительно выдохнула она, – это было глупо. Так глупо… Ни он, ни его судьба меня сейчас не интересуют.
Мы вышли из метро и спрятались от дождя в ближайшей кофейне. Нам повезло – оказался свободный столик у окна. Наверное все посетители кофеен любят сидеть у окна. Наблюдать за уличным движением жизни, как за рыбами в аквариуме. На это движение можно смотреть бесконечно долго – как на огонь или на течение воды. Вечное неповторяющееся движение…
Столик на двоих у окна, приглушенный свет, уютная атмосфера… Но у Сони был встревоженный вид. Она держала меня за руку, оглядываясь по сторонам.
– Как у тебя дела? – Спросил я.
– М-м, нормально. Правда, на работе отправляют в неоплачиваемый отпуск – финансовый кризис.
– Хорошо. Тебе дарят твое же время, – улыбнулся я.
– Да, можно так сказать. Но все равно что-то не так… Каждый день происходят какие-то события, но все это такая фигня и шелуха… Каждый день что-то отвлекает, и я распыляюсь по мелочам. А внутри меня ничего не происходит. Чувствую, что запуталась сама в себе. Не знаю, что хочу делать в жизни и каким путем идти дальше.
Официантка принесла нам кофе. Соня взяла свое Латте, сделала большой глоток:
– Один знакомый посоветовал пойти на лидерский тренинг. Говорит, там помогут определиться со своими желаниями и целями. Не знаю… Может быть, в самом деле на него запишусь. Почему ты молчишь? – Она посмотрела мне в глаза.
Я улыбнулся:
– Мне нечего сказать.
– Ты ничего не знаешь про лидерский тренинг?
– Я думаю, это все не имеет значения. Жизнь закончится быстрее, чем ты успеешь в ней разобраться. Поэтому определяться с собой, своими целями бессмысленно.
– Но это жестоко.
– Наоборот. Это очень гуманно. Знать цель, идти к ней и бороться за нее, наконец достичь ее – и потом не знать, что делать дальше выглядит гораздо более жестокой шуткой.
– Но мне плохо от того, что я не знаю цели!