* * *
Четыре дня Джалар не отходила от Мии. Растирала ей руки и ноги, насильно поила кипятком с размоченными в нем шиповником, сушеной брусникой и белым мхом. Она отдала ей всю свою теплую одежду и сама удерживала тепло в теле, не давала ему расплескаться. Мия то приходила в себя, кивала, будто соглашаясь со всем происходящим, то снова проваливалась в забытье. На ночь Джалар ложилась с Мией под одну шкуру – другой у нее и не было, да и вернее так, если Навь подберется совсем уж близко.
Иногда Джалар думала, что надо идти с Мией в деревню. Тхоку все уважали, да и Севруджи тоже, считали ученым человеком, и, если сказать, что Мия пришла от него к Тхоке… «Ты – Тхокина внучка, Джар. И ты прячешься на дереве, – усмехнулась она. – Скажи спасибо, что твой бубен не дает им найти вас».
Дети Рыси и чужаки обходили их снежный дом стороной, не замечая.
* * *
В то утро Джалар проснулась еще до света, потому что услышала, как с гор идет сильный и теплый ветер. А потом где-то совсем рядом, будто над самым ухом, заиграла флейта. Джалар глянула на Мию, убедилась, что та спит, повязала крестом шаль, выбралась из дома. И столкнулась нос к носу с еще одной девочкой – и тоже узнала ее. Зеленоглазая, веснушчатая, в ее снах она всегда мчалась верхом на огромном рыжем псе.
– Вы не могли бы одеваться теплее? – сказала Джалар. Да что происходит, откуда они берутся? – В Краю время Щуки, в таком свитерке в два счета околеешь.
– У меня очень теплый плащ, – стуча зубами, сказала веснушчатая. – И это самая теплая туника, какую мне смогли найти в храме. Как много снега!
– Да уж, этого добра здесь навалом.
Они разглядывали друг друга. Джалар видела, что этой девочке выпало много испытаний, но она сохранила природное любопытство. Оно и привело ее сюда.
– Меня зовут Джалар, я лойманка этих мест, – сказала Джалар и потом почему-то добавила: – Ты можешь называть меня Джар, если Джалар слишком длинно. Как зовут тебя?
Девочка думала целую вечность, прежде чем ответить, но не про имя.
– Послушай, а на каком языке мы говорим? – спросила она. – Ведь мы совсем из разных народов, из разных… наверное, даже миров! Как мы друг друга понимаем? Ты учила альтийский? Тогда у тебя очень хорошие учителя, ты говоришь, будто выросла там.
Джалар пожала плечами. Сейчас ее гораздо больше волновали сапожки гостьи. Они были невысокие и на очень тонкой подошве. Гостья шмыгнула носом и сказала:
– Меня зовут… очень длинно, но ты можешь называть меня Лита.
* * *
Джалар присматривалась. Лита тоже оказалась лойманкой, по крайней мере, она знала травы (хоть и называла их другими именами) и умела слышать чужую боль. В Лите чувствовалась большая сила, но было что-то еще, какая-то зазубринка, кровоточина, которая не давала ей спокойно жить, какое-то беспокойство, которое все время тянуло куда-то. Джалар очень хотелось узнать, что это. Но важнее было понять другое. Она посадила Литу у огня, велела укрыть ноги краем шкуры, под которой спала Мия, налила кипяток с травами и спросила:
– Как ты сюда попала?
«Ведь Край запечатан, никто не может выйти отсюда, никто не может войти, мы в ловушке, которую построила для нас Навь», – продолжала она про себя, но вслух решила этого не говорить. Кто знает, кого подошлет ей старуха в темном плаще? Может, и зеленоглазую девочку.
– Я пришла спасти Мию, – ответила Лита и сделала большой глоток. – О, ты заварила ясоту!
– Нет, это душица. А как ты смогла прийти?
Лита подавилась, закашлялась.
– Все-таки ясота… Ну, я сказала одному человеку, Севруджи, что хочу помочь и…
– Севруджи?!
– Да. Так зовут одного человека. Он иногда приходил к нам, в наш дом, а потом… не важно. В общем, когда он пришел снова, он был страшно напуган, сказал, что Край в беде, и просил помощи у моей мамы, но она не смогла пойти с ним, и тогда я пошла.
– Почему?
Лита не ответила. Ворошила палкой костер, пила отвар душицы.
– Ты дружишь с Мией?
– Нет, – вздохнула Лита. – Я никогда ее не видела.
– Ты что-то знаешь про Край?
– Нет, я впервые услышала про него тогда…
– Почему же ты здесь?
– Я не знаю! – выкрикнула Лита. Швырнула кружку. Уткнулась лбом в колени. И разрыдалась.
И тогда Джалар увидела, что Лите еще не меньше круга до невестиных гонок; что она долго была сильной, за что-то боролась и принимала решения, а теперь – очень устала. А еще она оставила позади себя кого-то, кто очень ей дорог. И Джалар села рядом, обняла Литу за плечи и тихонько запела детскую песенку, которую часто пела ей бабушка:
Спи, звоночек мой усталый,
Лори-лори-лей.
Спи, прижмись покрепче к маме,
Лори-лори-лей.
Прилетела сера утка,
Лори-лори-лей.
Будет внученьку баюкать,
Лори-лори-лей.
Лита успокоилась быстро. Выпрямилась. Сказала:
– Спасибо.
А потом встала, подняла кружку и вышла из снежного дома. В своих дурацких сапожках на тонкой подошве. Ну-ну.
* * *
Мия сильно кашляла, но все дольше оставалась в сознании, и Джалар жадно расспрашивала ее про брата, про школу, в которой он работает, а однажды Мия упомянула Си, и Лита воскликнула:
– Я знаю ее! Мы жили с ней вместе в храме черных жриц, она собирала там сведения об Анилу.
– Анилу? – ревниво спросила Мия. – Кто это? Си ничего мне не говорила…
И Лита рассказала о царской дочери, жившей очень давно, о той, что мечтала править, но ей не дали, и в отместку она развязала войну между братьями, а сама скрылась, исчезла, покинула Альтиду, но явилась однажды к Лите накануне важной битвы, чтобы подтолкнуть к огромной ошибке, заронить зерно жажды власти, а еще – подарить книгу.
– Книгу? – хором спросили Джалар и Мия.
– Да, книгу… сейчас… Севруджи велел взять ее с собой, хотя я бы, пожалуй, и обошлась. Она очень странная. Когда Анилу мне ее отдала, там было написано все о войне, ну, знаете… такой учебник, как воевать, у моего брата Фиорта такие были, но потом это все исчезло, остались только чистые листы, и я… в общем, я сделала из нее травник. Собираю гербарий лекарственных трав, описываю их.