Тэмулгэн не ответил, присел на кровать, провел рукой по одеялу.
– Как ты? – выдавил из себя будто через силу, и Такун поняла, что заспалась, что утро вовсю, что печь остыла, мычит в хлеву корова, а каша не сварена.
– Что ж это я! – засуетилась она, вскакивая.
Тэмулгэн смотрел на нее странно, и ей сделалось нехорошо.
– Не молчи, – попросила она. – Ты ее видел? Она жива?
Тэмулгэн поднял глаза. Он не знал, что ответить жене. Он не знал ответа ни на один вопрос.
Вечером, когда, переделав все дела, Такун уснула, Тэмулгэн сел к столу, достал из ящика в столе тетрадку, где вел учет пойманной дичи и проданных шкур, взял карандаш и записал:
«Старуха в черном.
Старик на троне.
Чужаки.
Джалар.
Мама.
При чем тут Такун?
Книга?»
Он подумал и записал еще: «Почему нельзя выбраться из Края?»
Ребенком он охотился, как и все дети в Краю, на бурундуков. Чаще всего мальчишки засыпали входы в нору, кроме одного, и ждали, когда бурундук выбежит на поверхность, подзывая манком. Тогда нужно быстро набросить ему на шею петлю. Сейчас Тэмулгэну казалось, что кто-то тоже засы́пал, запечатал все входы в Край, а у единственного оставшегося их ждет старуха с петлей в покореженных старостью руках.
* * *
Чужаки поселились в доме Лэгжина и Шоны, которых поженили сразу после Йолруна. Шона притихла и ходила по деревне, не поднимая глаз. Юмсур пропал, и больше его никто не видел. Никто не видел и старуху в черном плаще, но каждый знал, что она где-то рядом и скоро вернется. Тэмулгэн чувствовал, что ее боятся даже чужаки, хоть и не было у нее ни их молодости, ни их выучки, ни ружей, ни ножей.
Босиком по снегу
Джалар услышала зов на рассвете. Дерево сдерживало стон, будто у него ныли кости.
Последние дни Джалар не ходила к деревне, боялась старуху. Боялась своей беспомощности, своего страха. Она звала свою силу, звала свою реку, она уходила глубоко в лес, к самым предгорьям, и била, била, била в бубен, звала, кричала, рычала – и возвращалась, решительная и бесстрашная. Но стоило ей увидеть старуху в черном плаще – и перехватывало дыхание, тяжелела голова, а сама Джалар будто снова брела сквозь зимний ночной лес, отстав от отца, маленькая и беспомощная. И оставалось только бить в бубен и верить, что однажды от его гула треснет стекло колпака, под который упрятал Край кто-то неведомый, могучий и злой. «Но что, если на это уйдет вся моя жизнь? – думала иногда Джалар, встряхивала волосами с одной-единственной бусинкой-чудой и говорила себе: – Что ж, пусть. Тот, кто мне предназначен, дождется. А если такого человека нет, значит, я стану горой, стану сосной, что будет стоять на страже этой земли». Она думала о родителях, которые мечтали о ее замужестве и внуках, которые будут расти под боком, и сердце ее наполнялось горечью. Но что она может поделать? Она не выбирала этот путь, но свернуть с него не может.
* * *
Время Щуки медленно шло на убыль, морозов уже не было, отшумели, попрятались по норам вьюги, солнце пригревало все жарче, набирая силу день ото дня, отчего же дереву так больно? Дерево застонало снова. «Неужели старуха нашла меня? Пришла за мной? И что теперь будет?» Сегодня ночью ей снова снилась девочка, что шла босиком по снегу. Она просила помощи, и Джалар протянула ей руку, позвала, обещала согреть и покормить. А вдруг это ловушка? Вдруг через сон и девочку старуха нашла ее? Джалар начала спускаться. Она не могла вынести неизвестности, этого выматывающего страха. Надо выяснить, что происходит, что хочет сказать ей лес. Но для этого придется лечь на землю и слушать.
У подножья сосны Джалар увидела ее. Белые, как цветущая таволга, волосы, платье, которое носят в городе, но никогда в Краю, босые, красные от холода ноги. Девочка из сна стояла на снегу. Она обняла себя за плечи, стараясь хоть немного удержать тепло, а Джалар смотрела и не могла заставить себя к ней подойти. Может быть, и сейчас это всего лишь сон? Беловолосая девочка стучала зубами. Только этот стук и был настоящим, все остальное растекалось туманной рассветной жижей.
Джалар подошла, протянула руку. Девочка не развеялась дымом, не исчезла, она попыталась что-то сказать, но посиневшие губы не слушались. Тогда Джалар рывком притянула ее, прижала к себе. И услышала стук сердца, почувствовала запах живого человека, который начала забывать. И тогда испугалась по-настоящему. Что же это за человек? Откуда? Как она попала сюда, без шубы, босиком?..
– Кто ты? Откуда?
– Я М-мия, я к-к Т-тхок-ке, – и она с трудом протянула деревянную брошку в форме веретена.
Джалар не знала, что значит эта брошь, но девочка явно связана с Севруджи и людьми, которые с ним или от него изредка приходят: те тоже всегда показывали такую брошь…
– Тебе надо согреться, – сказала Джалар и прислушалась. В лесу небезопасно, но на дерево девочка сейчас не сможет подняться. К тому же им нужен костер. Большой жаркий костер. «А лучше бы баня», – вздохнула Джалар.
Лес был тих, никто не таился за деревьями.
– Подожди меня здесь, – сказала Джалар и поставила ногу на ствол сосны. Но Мия вцепилась в ее руку:
– Не уходи! Я умру.
– Нет, не умрешь. Но надо развести огонь, а спички наверху. Я быстро.
Никогда еще Джалар не поднималась на дерево с такой скоростью.
В одном из ее снов Хранитель говорил про Мию. Говорил, что она пряха. Девочка из ее снов – вот кто она такая. «Возьми мою прялку, пряха Края, смени меня», – сказала ей во сне женщина, похожая на саму землю, на Явь. Мию надо спасти.
Джалар подтянулась, взобралась в свой древесный дом. Схватила котелок, кинула в него спички, нож, обмотала вокруг пояса одеяло, набросила на плечи шкуру Вийху и, зажав в зубах край бубна, начала спускаться.
Спрыгнула на землю и в первую секунду не увидела девочки. Джалар заозиралась, с ужасом думая, куда та могла деться и как долго сможет продержаться в зимнем лесу – босая, почти раздетая. Или девочка только привиделась ей? Между деревьями пробежал шорох-шепот, и Джалар скорее почувствовала, чем увидела: Мия зашла за сосну и сползла вниз, в снег, потеряв сознание.
Джалар закрыла глаза. Представила снежный дом с толстыми стенами. Такие учил ее строить отец после того, как она маленькая заблудилась в лесу. Но сейчас