Джалар гребла изо всех сил и думала, что вот она жила, жила в своем доме, была счастлива и свободна, и все, чего хотела, – это просто жить, любоваться миром, радоваться. А потом кто-то, кого она даже не знает и никакого зла кому не сделала, пришел и искалечил ее мир, вывернул наизнанку, назвал белое – черным, черное – белым и лишил всего, что было ей дорого.
Страх и обида гнали Джалар все дальше и дальше, в глубь озерной паутины, но она понимала, что если не спрячется сейчас, не отдохнет, то ее догонят и убьют. А она даже не узнает – за что.
* * *
Серая пустошь томилась под солнцем и будто тихонько постанывала. Долгий жар измучил ее, и, хотя лето доживало последние деньки, она никак не могла отдохнуть. А может, пустошь ныла и корчилась под ногами высокой старухи в черном плаще, что приближалась сейчас к приземистой башне с узкими окнами. Старуха не стала стучать в дверь, та отворилась сама и будто бы от ее взгляда. Но на пороге стоял человек. Он был не очень стар, но сильно измучен, а потому выглядел как старик. Глаза его запали, волосы поседели, а руки еле заметно дрожали. Увидев старуху, он отступил – то ли приглашая войти, то ли испугавшись ее лица, покрытого свежими ожогами.
– Ты, – выдохнул он.
– Не ждал меня, Колдун-лишенный-имени? За тобой долг.
– Я оплатил сполна.
– О, такие долги нельзя оплатить окончательно, всегда останется маленький хвостик. Ты пустишь меня в свой дом, будешь радушным хозяином, а еще расскажешь, зачем твой император разыскивает по всем мирам прях.
– Тоже хочешь пойти к нему в услужение? – усмехнулся Колдун.
Старуха еле заметно взмахнула рукой, и Колдун рухнул как подкошенный.
– Что ты делаешь? – захрипел он.
– Учу уму-разуму. Как обычно. Пока ты лишен только ног, но я помогу тебе добраться до кресла, разожгу камин в твоем очаге и даже приготовлю ужин.
Она огляделась, делая вид, что не замечает ужаса в его глазах.
– Я поживу тут, позабочусь о тебе. И не переживай, я пришла не с пустыми руками: ты расскажешь мне, зачем император Вандербут ищет прях, а я расскажу, где их найти и как вытащить сюда, к нам.
– Ты ненавидишь Вандербутов, ты не будешь помогать нам, – взял себя в руки Колдун.
– Да. Но одну из прях я ненавижу еще сильнее, чем вас. Она украла мой мир и сожгла мой храм.
Часть вторая
Дом Щуки
В такие времена мудрено разобраться, где твое место и в чем твой долг.
Джон Р. Р. Толкин. Властелин колец
– Я лишь пытаюсь сказать, сэр, что, пока правда надевает башмаки, ложь успевает весь мир обежать.
Терри Пратчетт. Правда
Бубен лойманки
Когда Тхока осталась одна, она открыла свой сундук. Движения ее были точны и скупы. Она берегла силы. Достала из сундука полинявшее старое платье. Когда-то оно было голубым. Кряхтя и презирая себя за это старческое кряхтение, Тхока сняла одежду и надела платье. Оно болталось на ее высушенном теле, и она огладила себя, закрыв глаза, усилием воли вызвала воспоминания о нем. Его руках, его запахе, губах и словах. О всей своей жизни.
Он пришел из леса, просто появился на ее пороге, худой, измученный, еле живой, будто его драл какой-то зверь, но никаких ран она, лойманка, не увидела. Только на запястье белел свежий шрам, похожий на кривую ветку дерева. Этот шрам будто бы пульсировал и корежился. Тхока передернула плечами, а незнакомца завела в дом, в котором она, незамужняя сирота, жила одна, усадила у печи, но он упал, точно колода. Тхока помолилась Рыси, а потом еще Лосю и Утке. Перетащила гостя на узкую свою постель, раздела, дивясь худощавому телу, бледной коже, хрупкости и какой-то детскости. Она обмыла его водой, потом натерла барсучьим жиром, укрыла оленьей шкурой, заварила травяной чай и наконец помолилась Щуке, которую не очень-то любила, но Щука отвечает за мир мертвых, надо уговорить ее не трогать пришельца. Пусть поправится, а потом идет своей дорогой, откуда Явь привела. То, что он человек Яви, Тхока не сомневалась. А почему – объяснить не могла. Чуяла, и все.
Он выздоравливал медленно, и люди, уважая ее лойманский дар, приносили еду и одежду, которой могли поделиться, ведь его рубашка и штаны совсем не подходили для времени Щуки. Всем было интересно, что он за человек, откуда пришел и когда уйдет, только Тхоке было все равно, как он тут появился. Она гладила его высокий чистый лоб и русые с рыжиной волосы, шептала ему свои любимые песни, а на ночь сворачивалась клубком рядом с его горячим телом. Он не говорил, откуда пришел, но, как только поправился, стал много расспрашивать о жизни Края, о прародителях, о лойманках, о Яви и Нави. Тхока рассказывала, а он записывал в толстые тетради с белыми страницами.
Тогда все решили, что он ученый с большой земли. Те иногда наведывались к ним: искали то драгоценные камни, то горючее черное масло, то талантливых ребятишек. И хотя Тхокин найденыш говорил, что зовут его Серджан Алехи́н и он ничего не ищет, очутился здесь случайно, когда упал в озеро с ледяной водой у себя на родине, его имя тут же переделали на более привычное – Сергей Алёхин.
Как и все, он бежал невестины гонки и поймал ее сразу же, да не больно-то она и убегала. Свадьбу сыграли скромную и тихую.
Ослепленная любовью к этому пришлому человеку с веселой улыбкой и грустными глазами, она теряла свой дар по капле. Она не видела, не чувствовала беды, счастье переполняло ее – сначала в сердце и голове, потом в животе. Какое-то время она еще принимала роды, гадала по воде и воску, заговаривала боль и провожала в последний путь. Она еще собирала травы и делала волшебные отвары, она все еще была лойманкой, но чувствовала, что однажды придется выбирать между даром и семьей. У лойманок были семьи и были дети, но почему-то Тхока знала,