– И тебя позвал Эркен?
Джалар кивнула.
– Эркен хороший парень, его уважают, и она будет безбедно жить всю жизнь, – осторожно сказала мама.
Отец нахмурился, глянул на Джалар, на жену.
– Почему же он не пришел ко мне, не поговорил? Почему ты в открытую не носишь его чуду, дочка? Что за тайны?
– Ну… ведь он просто отдал ее, не на невестиных гонках. Он никогда не догнал бы меня, а сговариваться же нельзя и…
– А так, значит, можно?
Джалар пожала плечами. Она не знала, что еще сказать.
– Эркен хороший, – повторила мама.
Отец нетерпеливо махнул рукой.
– Она не любит его. Не любишь?
– Я не знаю, – вздохнула Джалар.
Ей нравилось смотреть на Эркена и разговаривать с ним. Она знала, что он никогда ее не обидит. Но если любовь – это как у Сату с Аюром, то нет, она не любит никого.
– Ладно, – вздохнул отец. – Если жених не торопится, то и нам не след. Поживешь в городе, а там видно будет.
– Что?! – закричала мама.
– Спасибо, – сказала Джалар.
Саол-гон
Больше всех других праздников Джалар любила Саол-гон. То ли потому, что это время было вершиной Яви, то ли сам строй, музыка этого праздника были ей по душе. Женщины всегда надевали самые нарядные платья, а в волосы вплетали разноцветные бусинки, крохотные бубенчики и тонкие ленточки. Готовили угощения, а еще все мастерили лодочки из сосновой коры, в них ставили свечи и вечером спускали на воду, славя воду, тепло, Явь. И будут гонки на лодках, в них можно участвовать всем, даже женщинам. Эркен будет петь свои истории, играть на тавуре.
Джалар, вплетая в волосы бусинки, надежно спрятала среди них чуду – ей было страшно признаться Эркену, что она вплела ту в волосы. Может, за год, что она будет жить у братьев, он ее позабудет. Лучше бы, конечно, вовсе снять, но Джалар не решалась: казалось, что так она обманет Явь, которой дала обещание.
– Поторопись, – хмуро бросил ей отец. Он всегда хмурился и сердился в последнее время, раздражался по пустякам, будто что-то угнетало его, но он ни с кем не мог этим поделиться. Джалар грустно думала, что вот теперь она еще добавила ему забот с этой чудой, с переездом в город.
Она накинула поверх платья шаль и вышла из дома, споткнувшись о чемодан. «Скорей бы уж отец отвез меня, раз я всем так мешаю!» – подумала она и сжала в руке лодочку из сосновой коры: будет отпускать по воде вечером – загадает желание, чтобы в городе ей понравилось.
По дороге на поляну она встретила Мон, Айну и Тэхе. Айна и Тэхе весело болтали, но Джалар даже не могла понять, о чем, а Мон, как и она, была грустна.
– Что с тобой? – спросила Джалар тихонько.
– Да не знаю, как-то тяжело с утра, – вздохнула Мон и быстро глянула на Джалар. – Ты тоже не больно-то веселая.
И тогда Джалар не выдержала, сказала:
– Мне с Жарминаха очень плохо. Мне показалось тогда… только не смейся, Мон! Показалось, что все как-то плохо стали ко мне относиться.
– Кто все?
– Да все, – пожала плечами Джалар. – Вот Балма – раньше расспросит обо всем, угостит, даже по голове погладит, а сейчас едва поздоровается и бежит скорее прочь.
– Ну, у Балмы всегда полно дел: столько детей и хозяйство большое.
– Но раньше-то так не было. Или Налоша – она ведь заходила к нам и сидела, сидела, с Тхокой разговаривала, рецепты пирогов у мамы брала, мне показывала, как носки вязать, да и вообще… Но я ее с Жарминаха не видела! Один раз столкнулись нос к носу, я поздоровалась, спросила, почему она к нам не заходит, а она только буркнула что-то в ответ и ушла поскорее. Или Лурад, ведь они с отцом друзья, а…
– Слушай, ну при чем тут ты? – перебила ее Мон. – Мало ли какие у людей заботы? И это не твои друзья, мы-то тебя не сторонимся.
Джалар уже хотела было рассказать про прощальные слова Сату, но удержалась: а вдруг Мон тоже испугается? Вместо этого выдавила через силу правду, которая давно стала для нее очевидной:
– Будто Навь положила на наш дом свою ладонь.
– Не выдумывай, – буркнула Мон.
Но больше ничего не сказала. Может, потому, что заиграл на тавуре Эркен, открывая праздник, а может, потому, что нечего было ей сказать. Джалар проглотила горький комок, застывший в горле, и встала в хоровод. Что бы ей ни казалось, она должна вести себя как ни в чем не бывало, по крайней мере, пока это возможно.
Ноги сами шли привычным шагом под привычную музыку, которую так хорошо играл Эркен, и Джалар рассматривала тех, с кем стояла в одном кругу. Мама, Тхока, Мон и остальные подружки, соседки – все такие нарядные, красивые, но почему-то не очень веселые. Или ей только так кажется? Шона. Шона стояла почти напротив нее, и Джалар впервые заметила, как та побледнела и осунулась, какой несчастной выглядит, будто клещ какой пьет по ночам ее кровь. «Неужели она настолько сильно любила Аюра? – подумала Джалар. – И неужели можно так сильно любить, больше, чем себя, свою жизнь и весь этот мир, эту радость?» Потом она увидела мелькнувшее в толпе мужчин лицо Лэгжина и, кажется, поняла. Нет, не по Аюру страдает сейчас Шона, а потому что день свадьбы с нелюбимым Лэгжином уже назначен и не отсрочить его, не отменить, не стереть.
Хоровод еще тянулся, но музыка вдруг застыла, будто оледенела. Джалар, оборвав движение, оглянулась и увидела, что около Эркена стоят люди. Пришлые. Каждый держал под уздцы коня. Их было всего пятеро, но они стояли напротив всей деревни так, будто были тут хозяева, будто только дали взаймы эту землю, этот лес, этот Край, а теперь пришли забрать свое. Джалар обернулась на отца, поискала глазами маму, Тхоку, оглядела соседей. Все были здесь, кто-то смотрел на чужаков с интересом, особенно мальчишки и девушки на выданье, старики хмурились и не скрывали недовольства. Плохо обрывать летнюю песню на празднике Саол-гон, очень плохо. Джалар встретилась взглядом с