Джалар опустила руку в воду, сощурилась от ярких бликов и снова подумала о невестиных гонках и что те, кто должны были бежать за нею, набросились на Сату, будто кто-то им приказал. Нет, Джалар не верила, что это Шона. Она красива, хитра и думает только о себе, но в ней мало силы, она слишком торопится получить свое и не умеет слушать, не умеет видеть. Она могла бы подкупить и брата, и друга, и соседа, но Джалар же видела их глаза, они были будто бы… да ведь и Сату сказала это! «Они будто озверели. Ни слова не говорили. Только рычали и скалились…» Джалар хорошо знала всех троих. Они не были злыми. Не были жестокими. И они чтили Явь. Тут что-то другое. Чья-то чужая, страшная и неведомая воля. Будто кто-то рассы́пал семена лжи, злобы. «Чужая старуха на Жарминахе!» – но Джалар не успела как следует додумать эту мысль, как услышала шаги по мелким камешкам речного берега и сразу поняла, что это Эркен: его шаркающую походку несложно было угадать. Поэтому Джалар встала и обернулась. Он подходил к ней с таким хмурым лицом, зажав под мышкой тавур, что Джалар испугалась, не случилось ли чего в деревне, но Эркен крикнул еще издалека:
– Мне надо поговорить с тобой о важном, Джалар! Тебя так трудно застать одной.
Это была правда. Когда родители Аюра забрали его, Сату все время просила быть рядом с ней. Она боялась чего-то, и Джалар поражалась, как чутко ее сердце. Но теперь Сату уплыла в дом мужа, к детям Лося, и Джалар больше некого отвлекать от тяжких мыслей.
– Ты думаешь о своем, – сказал Эркен и взял ее за руку. – Но посмотри на меня и послушай.
Джалар улыбнулась – его руки были теплыми и сухими, крепкими, а еще неожиданно твердыми, как у охотника, хоть и знали только свирель да тавур. Она подняла на Эркена глаза, и он заговорил:
– Мне тебя никогда не догнать. Мне никого не догнать, с моей-то ногой, но, если бы не ты, я бы и не думал об этом, Джалар, огонь моего сердца. Ты будешь чужой женой и детей родишь не от меня. Но вместе с этой чудой отдаю тебе свое сердце, делай с ним, что хочешь.
И он вложил ей в руку чуду, развернулся и медленно побрел прочь.
Ошарашенная Джалар смотрела на чуду в своей ладони, на спину Эркена. Она слышала все слова, но будто бы не понимала их. Эркен дал ей чуду? Но почему? И зачем?
«Он любит меня, – поняла она и сжала чуду в кулаке. – Вот тот, кто догнал меня на невестиных гонках, хоть и не сделал ни шагу». Она вспомнила свое обещание: «Кто бы ни отдал мне свою чуду – стану его женой!»
Медленно, будто во сне, Джалар вплела чуду в волосы. Сердце ее оборвалось: вплетая, она поняла, что не любит Эркена, что он никогда не станет ее судьбой, но все равно продолжала вплетать, как Олонга продолжала свой путь, и птицы по ее берегам пели, и рыбы плыли в ее глубине. Джалар чувствовала, что жизнь сделала немыслимый вираж и все теперь будет по-другому. Она затолкала чуду глубоко в косу, чтобы ни один человек, даже сам Эркен, не увидел.
* * *
Такун чувствовала себя день ото дня все хуже. Вроде бы и здорова, и спит по ночам, а силы словно утекают, как молоко из треснутого горшка, и все те дела, которые раньше давались легко и бездумно, теперь выматывали, лишали радости, вытягивали все соки. И дочь… как же тревожила ее Джалар! После невестиных гонок она сама не своя. Оно, конечно, понятно: весь этот кошмар с Сату, так еще и не выбрал никто. Для Такун-то это радость: еще годочек дома, у нее под крылом, но девочке же обидно. И Неске… Неске же обещала хорошего мужа ее дочери! Такун поставила горшок с кашей в печь, глянула на дочь и обомлела: коса ее растрепалась, и деревянная резная бусина сияла в ней маленьким теплым солнцем.
– Чья это чуда? – спросила Такун, холодея сердцем. Но тут же одернула себя: «Чего холодеешь? Все по-твоему вышло: дочь твоя влюбилась, никуда теперь не денется, никакой город ее не съест».
Джалар вздрогнула, быстро заправила прядку с чудой в косу, молчала. Такун забеспокоилась.
– Ты не говорила, что тебя кто-то поймал на невестиных гонках.
Джалар пробормотала:
– Не до того было…
– Ну а потом? Ведь уже скоро Саол-гон! Нам свадьбу играть, а она молчит! И где же твой жених, он-то почему носа не кажет?
Такун стало по-настоящему страшно от своих слов. С кем обручилась ее дочь? Говорят, там, за огромным озером по имени Далеко, живут страшные всесильные боги, они иногда приходят в Край, заглядывают в дома. Выбирают самых красивых, похищают их сердца. Краше Джалар нет в Краю, неужто похитит ее коварный бог?
От страха Такун завопила:
– Тэмулгэн! Отец! Ты видел?
Она схватила дочь за косу и потащила за печку, где Тэмулгэн чистил охотничье ружье.
* * *
Джалар даже не думала сопротивляться. Только пожалела, что бабушки дома нет, одна она могла переупрямить отца.
– У нее чуда! – кричала мама.
Отец посмотрел на жену удивленно, потом перевел взгляд на Джалар, потемнел лицом.
– Разве я не просил тебя год подождать? Разве ты не согласилась ехать к братьям в город?
Джалар вжала голову в плечи. Почувствовала тяжесть спрятанной чуды. Конечно, Эркен всеми уважаемый человек, но он не участвовал в невестиных гонках, он пошел против обычая, да еще и хромой! А для отца ведь существуют только охотники, поэтому ему так нравился Анык. Да и она… как она могла забыть о своем обещании отцу? «Потому что это так странно – покинуть свой дом, я все время забываю о том, что должна уехать», – поняла Джалар и распрямила спину, посмотрела на отца.
– Эту чуду дал мне Эркен.
Мама ахнула, а отец удивился так, что, казалось, сейчас выронит ружье.
– И… – Он сглотнул. – И что же – он нравится тебе?
– Я… – Джалар запнулась. Вспомнила, как пообещала себе выйти замуж за любого, кто позовет. «Лучше не врать сейчас», – подумала она и сказала как есть: – В