– Вы по обыкновению слишком торопитесь, деточка, – сказал Валор. – Я ведь говорил о следах души в костях. В том числе – и в скотских костях. Кадавры Дольфа совершали довольно сложные действия, удаляясь от него на изрядные расстояния, а управлял он ими как раз так. Приказом, внедрённым в след души.
– Всем лошадиным кадаврам один и тот же приказ не отдашь, – сказала я.
– Безусловно, – сказал Валор. – Придётся приказывать каждому в отдельности. Конкретно: реагировать на приказы одного конкретного человека. Определённого фарфорового бойца, дорогая моя деточка. Кадавр станет его личным средством передвижения: ни угнать, ни увести. Предполагаю, что связь нужно будет закрепить на голос и прикосновения. Рука на узде, шпоры, прикосновения коленями – и команды.
– Фантастика! – радостно заорал Жейнар. – Мессир Валор, можно попробовать? Мне, а? Вместе с вами, конечно, с вашими советами, но – как бы я хотел! У меня, знаете, столько мыслей! И я, знаете, это ведь умею!
– С позволения государыни – я бы вам это поручил, Жейнар, – сказал Валор. – Работа должна доставлять радость, а вас перспектива возиться со следами памяти на лошадиных костях, кажется, не огорчает.
– Абсолютно нет! – заявил Жейнар. – Восхищает. Сейчас же поеду к Фогелю. Но вот что меня огорчает, так это то, как мир испортился. И люди измельчали. Вот раньше-то – великолепнейший государь Дольф! Р-раз! – и поднял армию! Да не просто так, а через следы памяти! И они – как железные опилки вокруг магнита! Вот бы сейчас так… – он сокрушённо вздохнул. – Поднять кладбища, двинуть мёртвую рать на врага… эх… Изнеженные мы стали. Поднять дохлую лошадь или ворону – целое дело…
– Ничего себе! – фыркнула я. – Ты видишь искусственным глазом через призрак потерянного, мелкое хамло! Мы людям жизни спасаем протезами тел! Да в старину это никому и во сне не снилось! Ну, положим, мы мёртвые армии не двигаем. Но что, у нас так уж мало возможностей?
– Наш драгоценный мессир Жейнар огорчается, что я – не великий государь Дольф, – хихикнула Виллемина. – Как я вас понимаю, дорогой! Меня это тоже огорчает.
Смутила его до слёз – Жейнар принялся целовать ей руки и бормотать, что вовсе не это имел в виду. А Вильма гладила его по голове и грустно говорила:
– Ах, милый Жейнар, не стоит извинений! Я ведь ровно того же мнения, что и вы, мой друг.
* * *
В том году мы не заметили, как наступила весна.
Тогда я не ходила, а бегала. Бегаешь, думая только о том, как бы не опоздать, – и не замечаешь, как у воздуха меняется запах. Кажется, что мир пахнет кровью, мертвечиной, расплавленным воском, горелым каучуком, порохом, бензином, лошадьми – но уж точно не весной. И не морем.
И Виллемина бегала. Переходила на шаг, только если поблизости были иностранные послы: нехорошо, когда королева бегает, как девочка. Но нам хронически не хватало времени, время вытекало сквозь пальцы, как вода, – это надо было сделать вчера, это надо было сделать уже давно, это уже должно быть сделано, – и вот ты снова бежишь, думая только о том, как бы не наступить на подол.
Поговорить и чуть-чуть перевести дух нам удавалось только урывками.
Мы с Виллеминой стояли на балконе, выходящем на море, дышали ветром. Морской ветер был холодным, но не ледяным, ветер был солёным и влажным, с привкусом слёз, – но я думала, что всё равно это весенний ветер, мы дожили, нас не победили, мы держимся.
Вильма обняла меня и положила голову на моё плечо.
– Я так тебе благодарна, – сказала она тихо. – За то, что ощущаю ветер лицом, за запах соли… за то, что я почти живая, так благодарна тебе, сестричка. Вседержителю, Нут и тебе.
От её слов острой болью полоснуло сердце.
– Тяжело тебе? – спросила я, слизнув соль с губ.
– Тяжело принять неподвижность лица, – задумчиво и грустно сказала Вильма. – Хочется улыбаться. Иногда хочется плакать. Но, с другой стороны, спокойное лицо успокаивает и душу… мысли – рациональнее, разум – яснее.
– Я твою улыбку слышу, – сказала я, обнимая её. – И не только я.
– Хорошо, – сказала Вильма, и я снова явственно услышала улыбку. – Тогда вот: ещё мне порой хочется воды. Плеснуть воды в лицо… но мой новый лейб-медик, мессир Фогель, пока запрещает. Будет водоотталкивающая пудра – смогу плеснуть, так он обещал мне.
– Мэтр Фогель? – поправила я.
– Мессир, – рассмеялась Вильма. – Теперь дворянин – и с орденом «За светлое служение». Он делает не меньше, чем военные медики… почти не спит, бедняга. Я хотела дать ему понять, как ценю его… и как его ценит Прибережье. Милая моя Карла, – продолжала она, повернув меня лицом к себе, – тяжело и описать, насколько это ценно: жизнь! Жизнь! Мы, фарфоровые, чего-то лишены, да. Мне порой ужасно хочется кусочек горячего хлеба… или персик… но ведь это такая малость сравнительно с тем, что я живу, я мыслю, я чувствую! Я действую, драгоценная моя сестричка! Я могу быть с теми, кого люблю, и в месте, которое люблю всей душой!
В её тоне появилась страстная сила – и кукольные глаза блестели острым живым блеском. Фарфоровая или нет – она была живая, она меня восхищала.
– Мы победим, – сказала я.
– Ещё как! – рассмеялась Вильма. – Если сможешь, будь сегодня у меня на вечернем приёме. Званы леди Итара из дома Золотой Зари, мэтресса Свейта из дома Осеннего Ветра и леди Лина из дома Пионов и Роз.
– Тю! – хихикнула я. – Кто эти тётки?
– Итара и Лина – певицы из Королевской Оперы, – сказала Вильма. – А Свейта – актриса из Музыкальной Комедии. Они очень знамениты среди любителей музыки, у них множество поклонников. И после каждой премьеры вся столица напевает… Даже ты слышала, я думаю, мурлычут все наши фрейлины: «Ах, как я тебя ждала-ла-ла-ла!» – и рассмеялась весело.
– Ничего себе, какие особы бывают у тебя по вечерам! – я тоже развеселилась. – Я им настроение испорчу. Вечерний концерт, а?
– Нет! – Вильма мотнула головой. – Эти милые дамы прибудут по делу. Во-первых, они дадут выездные концерты в Лавандовых Полях и Западных Чащах.
Я свистнула:
– Ничего себе… Храбрые!
– И верные, – кивнула Вильма. – А во-вторых, мессиры Дельм из дома Дельфинов и Альтар из дома Зимней Радуги покажут два новейших изобретения, требующих одобрения этих дам. Первое – светописец, который