Встретить бы сейчас юную барышню Анастасию Ольховскую и спросить её обо всём. Но ведь она всегда со мной?
Я ополоснулась ледяной водой, открыла шкаф, вынула свои джинсы и бордовый свитер, накинула короткую куртку, повязала длинный чёрный шарф, натянула сапоги до колен и спустилась с холма, затем пересекла залив, добежала до города и направилась на старое кладбище. Знала, что больше искать было негде.
Здание архива, серое пятиэтажное, в старом центре города угрюмо смотрело на улицу тёмными окнами. Я остановилась. Обогнула его слева, в окне на первом этаже горел свет. Заглянуть? Моё приглашение не было отозвано, можно зайти. Можно-то можно… обхватила себя руками. Посмотрю одним глазком. Тихо пролезла в притворённую створку, вперёд по тёмному коридору, в комнате горел свет. Я услышала голос Дена:
– Допивай чай, и будем ложиться.
Я тихонько прошла вперёд, перешагнув луч света на полу, падавший из приоткрытой двери.
– Куда ты подушку дела? Без подушки будешь спать?
Я заглянула в щёлку. Денис сидел на своём стареньком диване ко мне спиной. За ним не было видно того, с кем он разговаривал. Принюхалась. Не может быть! Прислушалась к пульсу. Не может быть!
– Зачем ты крошишь? Сама потом возиться будешь всю ночь на крошках.
Ден стал отряхивать диван, встал, и я увидела девочку лет четырёх. Она смешно чесала светлую кудрявую голову.
– Настя! Кому сказал, не ешь в постели!
Я отпрянула в тень за дверью.
– Папа, а здесь водятся призраки? – шёпотом, еле слышно произнесла девочка.
– Нет, конечно, откуда им здесь быть?
– Кажется, у нас за дверью прячется призрак, – уже громче сказала она.
Я дёрнулась с места, но сама не зная почему вдруг замерла. Хочу, чтобы меня обнаружили? Что скажет Ден? Если что, просто убегу, так?
– Не выдумывай, там никого нет, – ответил он.
– Проверь, – прошептала его Настя.
Ден развернулся и пошёл в мою сторону. Мне показалось, он шёл целую вечность. Заглянул за дверь. Мы встретились взглядами. Ден был абсолютно такой же, как в день нашего знакомства. Он удивлённо смотрел на меня, но я не могла понять, что скрывается за его удивлением: узнал меня или просто удивлён постороннему в здании? Мы стояли так несколько секунд, потом я сказала:
– Привет, – получилось хрипло и неприветливо.
– Что ты здесь делаешь?
Опять непонятно, в каком смысле?
– Створка была открыта, и я зашла.
– Ты напугала ребёнка.
Я прикусила губу.
– Нет, я не напугалась. – Дочка села на постели и разглядывала меня. – Я не боюсь призраков.
– Я не призрак, – улыбнулась я.
– Как сказать. Ты бледная и выглядишь неважно, – констатировал Ден.
Опять ничего не понятно!
– Как тебя зовут? – спросила девочка.
– Настя.
– Ого, меня тоже! – воскликнула она и хотела подойти к нам, но Ден её остановил.
– Настя, – он обратился ко мне, – тебе лучше уйти.
Я растерялась, но потом кивнула:
– Рада была тебя… вас видеть.
Он посмотрел на меня внимательно и строго. Проследил, чтобы я выбралась из окна, и ответил:
– Тебе нельзя сюда приходить, – захлопнул створку.
Я послушно кивнула ему сквозь стекло. Я была рада, что он жив и здоров, рада, что с ним была его Настя. Узнал он меня или нет? Если узнал, то вида не подал… главное, он в порядке.
Старое кладбище, бывшее когда-то на краю города, за полтора столетия оказалось в его центре, поскольку город разросся. Мы были благородных кровей, поэтому и захоронения должны были сохраниться, а наши памятники, должно быть, массивные. Конечно, сейчас кладбище уже не действовало, оно относительно маленькое, я найду. Старые дубы склонили головы над растрескавшимся от времени мрамором, да и сами они покрылись шрамами на толстой коре. Мне необходимо попросить прощения.
Прошла один ряд, другой, считывая старые надписи. Подтаявший снег слипся в наст, под которым бежали ручейки к главным воротам. В отдалении я увидела силуэт высокого ангела, молитвенно сложившего ладони, а его голова была направлена к небу. Вся фигура заставила меня содрогнуться, и я в мгновение оказалась рядом. Глаза широко раскрыты, взгляд сосредоточенно смотрит в вышину весеннего неба, губы сжаты, но будто слегла улыбаются. Я дотронулась до белой ладони, провела рукой к плечу. Крылья за спиной полурасправлены, будто вот-вот взмахнёт ими и полетит прямо туда, куда направлен уверенный взгляд. Я приложила ладонь к холодной щеке, на которую поднимался тонкий виток плюща. Один в один я. У ангела было моё лицо, мои руки, мои распущенные волосы струились по плечам.
Крылья, покрытые тонко вырезанными перьями, закрывали от дождя плиты. С одной стороны мраморная плита с двумя надписями: «Александр Дмитриевич и Мария Владимировна Ольховские». С другой – Алексей Александрович Ольховский. Я опустилась на колени. Провела пальцами по мокрым ямкам выбитых букв. Посмотрела на такую же мраморную плиту за плитой младшего брата и прочитала: «Анна Александровна Елагина» слева от захоронения Ильи Петровича Елагина. Ну вот теперь и я тут, с вами. Наконец. После стольких лет.
– Я вернулась, – прошептала я.
Капельки талой воды стекли по именам моих родителей.
– Я здесь, – прошептала в мокрые ладони. – Что я натворила! Сбежала, бросила вас, ничего не сказав. Что вам пришлось пережить… после Алексея – я. Для чего всё это было? Аня, тебе досталось жить за нас троих. Смогла ли ты меня простить?
С крыльев ангела струилась вода. Кто из них его поставил? Аня, конечно, она, больше некому. Поставила над родителями и братом… значит, простила? Хотела, чтобы я оберегала, как далёкий и невидимый ангел. А кто я?
– Простите меня. Я его очень любила… Я могла только так жить, с ним, только с ним.
Вскочила с коленей. Стряхнула воду, которая стекала по лбу на лицо. Сделала шаг назад и взметнулась в предельно быстром беге.
Я всё время ждала, что кто-то придёт и спасёт меня, пока я буду одна, вечным скитальцем, вечной одиночкой. Не способной любить, не готовой выйти к другим, недостойной чьей-то любви. Но сейчас я твёрдо хочу изменить это. Первый раз я приду к нему сама, я больше не хочу быть одна. Потому что теперь я могу помочь ему, теперь я могу любить.
5
В открытое окно влетел непрошеный ветер, стукнул ставнями, взметнул шторы. Притаившийся в углу под потолком паук взлетел вверх от этого порыва. Его смертельная ловушка простиралась над всей гардиной, уходила на соседнюю стену. В некоторых местах паутины ещё