Чертоги солнца - Тата Филатова. Страница 44

луна. Я потерял слова, никак не мог собраться с силами, чтоб сказать хоть что-то. Конечно, спрашивать тебя о цели этой встречи было невозможно, я не хотел ставить тебя в неловкое положение. Но о чём с тобой говорить? Ты всегда пробегала мимо меня, бросая короткие взгляды. После завтрака уходила, не обмолвившись ни словом.

– Мне очень стыдно, что я написала вам и попросила прийти сюда. Прошу вас простить меня за это.

– Что вы! Мне не за что вас прощать! Нет ничего плохого в том, чтобы подышать свежим воздухом перед сном. – Я сказал невероятную глупость. Но она понравилась тебе.

Ты улыбнулась, словно ангел. Но в твоих глазах всё равно таилась печаль.

– Я вовсе не хотела мешать вашему вечернему отдыху. Мне пришлось назначить столь поздний час оттого, что днём в нашем доме очень много людей и нас могли бы подслушать. У меня очень веские причины, чтобы видеть вас сейчас здесь, но я боюсь, что не смогу произнести их вслух.

Сейчас я знаю, что означали твои слова, но тогда я не смел даже надеяться. Как полный болван, ничего не подозревая, я спросил:

– Что произошло? Что так мучит вас? Я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам.

– Боюсь, что это не так просто, месье де Лакорт.

Как бы то ни было, но я сдержал свое обещание.

– Что с вами?

Ты отвела в сторону глаза, полные слёз.

– Вы гувернёр моего брата уже больше полугода. У него значительные успехи во французском, думаю, что географию он знает уже лучше меня. Вы самый лучший учитель для него. У вас во Франции всё лучше, чем у нас. Мода, приёмы, дамы. – Ты запнулась.

– Ваш брат очень способный ученик. Но надо признать, что и он многому научил меня. А насчёт всего остального – я не любитель приёмов, поэтому мне трудно судить. Что же касается дам, то вам не стоит так говорить, Россия славится красавицами.

Тут ты схватила мою ладонь и сжала что есть силы и, не поднимая головы, выдавила из себя слова, наполненные отчаянием:

– А я вам нравлюсь?

Если бы мое сердце билось, оно бы остановилось. Тебя нисколько не смутил холод моей кожи, ты просто не заметила этого. Я был смущён не меньше твоего, хоть и был старше тебя на несколько веков, и не заставил тебя ждать ответа:

– Да.

Ты закрыла лицо руками и заплакала. Заплакала так горько, что я не мог понять, обрадовал я тебя своим ответом или наоборот. Мне самому было горько оттого, что я поставил тебя в это ужасное положение. Дворянская дочь не могла так компрометировать себя, это было ужасное испытание. На тот момент я уже давно любил тебя, но не задумывался даже на мгновение, что ты можешь испытывать ко мне те же чувства.

– Неужели я могу вам нравиться?

– Да. – Я поймал твой взгляд, обхватил твою ладонь двумя руками. – Даже более чем.

Я сказал это очень тихо, а ты не стала переспрашивать. Было похоже, что ты решила, что ослышалась. Мне было трудно собраться с силами, чтобы повторить это вновь.

Слёзы текли из твоих глаз, словно реки горя.

– Вы гувернёр моего брата. Вы француз, – прошептала ты сквозь слёзы.

Я прижал тебя к своей груди и гладил по волосам. Был отвратителен сам себе, будто старый развратник, я словно незаслуженно попал в рай. Ты не сопротивлялась, была такой беззащитной в своей откровенности. Но я не смог отказаться от этого, ты не отпускала меня и добавила:

– Вы не просто нравитесь мне. Больше, чем очень нравитесь… понимаете?

Я слышал, что твоё сердце билось как сумасшедшее. От твоей одежды пахло ванильными булочками и духами, а от кожи – свежестью и теплом. Мне стало страшно. Невозможно было поверить, что я мог зародить такие чувства в тебе.

– Я понял вас. – Это всё, что смог тогда выдавить.

Тут ты перестала плакать, вырвалась из моих рук, хоть слёзы продолжали бежать по твоему лицу, голос стал твёрдым:

– За всё то время, что вы здесь, я не смела заговорить с вами. Вы очень сдержанны и горды. Но… мои чувства. Эти месяцы превратили их в бездну. Бездонную, бесконечную бездну моих чувств к вам. И я никак не могу перешагнуть через неё на вашу сторону, и мне страшно.

Я был поражён, растерян, но ты вцепилась в меня взглядом, и я видел в твоих блестящих от слёз глазах огромную силу.

– Не бойтесь. Я помогу вам.

Знаю, что не должен был так говорить, лучшим выходом из этой ситуации для тебя и меня был мой немедленный отъезд из вашего дома. Но я проявил слабость. И не пожалел тебя. Я даже не смел надеяться на такую открытую и чистую любовь семнадцатилетней девочки. И очень эгоистично поступил.

– Я вправду не безразлична вам?

– Вы значите для меня гораздо больше, чем думаете.

– Знали бы вы, какие муки доставляют мне чувства к вам. Все эти месяцы я не могла спокойно дышать в своём доме. Но я готова стерпеть гораздо большее, чтобы быть вблизи вас.

– Теперь всё будет по-другому.

Я хотел сказать больше, хотел обещать тебе счастье, но я знал, кто я, и знал, кто ты. Это было невозможно. Я хотел поцеловать тебя, но сдержался ради твоей юности. Ты заметила это, и твоё дыхание сбилось.

– Вам нужен отдых. Прошу вас, идите в свою комнату, тут уже холодает.

Ты послушно закивала, но не отпустила моей руки. Мы сидели молча.

– Я прошу вас, вы можете простудиться, – настойчиво повторил я.

– Теперь я не смогу покинуть вас ни на минуту.

– Не волнуйтесь, завтра, а точнее, уже сегодня мы встретимся вновь. Обещаю вам.

Ты вскочила и, не оглядываясь, побежала прочь. Я в оцепенении сидел, впиваясь в деревянную скамью ногтями. Я был очень старым, усталым, опустошённым, но воскрес благодаря тебе. Как я мог сопротивляться нашей взаимной любви?»

Венселас пустым взглядом уставился в угол комнаты. Я съёжилась под шерстяной шалью. Пару минут длилось молчание.

– Какая же я наивная дура. Была и есть.

Венселас скривил губы.

– По-твоему, только дураки любят друг друга?

– Нет. Но только дураки, влюбляясь, портят друг другу жизнь.

Он молча кивнул, потом встал и в привычной манере скрестил руки на груди, стал прохаживаться по комнате из угла в угол.

– Давай посмотрим правде в глаза. Ты приехал ко мне, ты хочешь быть со мной, – резко сказала я. – Не получилось там, можно и здесь?

Он остановился посреди комнаты, заправил шёлковые кудри за