— Ща, пока, подумаю, — ответил я. — Но допросов пока не будет. Пока.
Окно закрылось, я бросил взгляд на Царевича, который стоял с таким видом, будто о чём-то хотел поговорить.
— Голова болит?
— Перестала. Спасибо, — внезапно сказал он.
— За что это?
— За то, что сам пошёл и разрулил хоть немного, — Руслан достал сигарету, но подумал и убрал в карман всю пачку. — Сам понимаешь, будь там кто-то другой — раскололся бы, он бы запутал. Я через дверь послушал — чуть не охренел, как он давил.
— В Грозном жёстче было.
— Там было опаснее, — заметил он, — но понятнее. А здесь… Знаешь, Андрюха, я вот вообще думал, что ты уедешь от нас с концами, а ты остался. Значит — я ошибался. И хорошо, что здесь. А то бы он нас дожал рано или поздно.
— Силёнок у него не хватит, Царь Руслан, — я усмехнулся. — Поехали.
— Куда?
— К свидетелю. Который ему всё рассказал.
— Погоди, — Царевич напрягся и снова полез за сигаретами. — Так кто это? Это же не…
— Никто из наших, это я тебе гарантирую. Это Вадик Митяев. Семёнов намекнул, и следак так говорил, как только Вадик мог ему передать. Или слышал он что-то, или за нами следил. Скорее всего — и то, и то. И вот, дождался случая поднасрать.
— Крыса из пятой, — проговорил он. — Почему ты так думаешь? Он, конечно, гад, но…
— Семёнов сказал, — я произнёс это тише, — что следак здесь расследует самострел. Дело гиблое, что ты через полгода догонишь? А у нас же Вадик тогда стрелял себе в ногу, покалечился. Но вот если следак к нему явился, то Вадим мог ему всякое рассказать, чтобы отмазаться. Не помнишь его манеру? Мол, я-то чё? Зато они! Помнишь, как на пацанов взвода Иволгина настучал, когда сам влип?
Сигарета в руках Царевича сломалась. Он отбросил её в переполненную урну у крыльца одним метким броском и кивнул.
— Помню-помню, — пробурчал Руслан. — Когда автомат посеял. Зато настучал, что у пацанов спирт в канистрах, слили себе где-то. И что к чему? Но характер у него такой галимый. Если уж погибать, то не одному, а всем вместе.
Мы расселись в БМВ: Халява за рулём, я впереди, Царевич, Шопен и Шустрый уместились сзади.
— Ещё успеваем съездить, — сказал я. — Адвокат следака всё равно задержит, кровь ему пока пьёт. Так что давайте к Вадику. Он ничего под запись не давал. Но если напишет хоть что-нибудь — так легко не отделаемся. Доказывай потом, что он наврал. Нам-то мало кто поверит.
— Так это он нас сдал? — Шустрый недовольно сощурился. — Не зря я ему тогда по сопатке настучал, когда дембельнулись.
— А кто ещё, как не он? — спросил недовольный Шопен. — К’ыса ещё та. Помните, он у Газона кассетник спёр? И продал танкистам?
Халява скрипнул зубами и завёл двигатель.
— Халявыч, — Шустрый потянулся вперёд. — Давай музончик врубим. Только не свою эту клубную, а нормальное что-нибудь. Или радио, хотя бы?
Славик не глядя нажал на панель. У него магнитола продвинутая, не надо было крутить колёсико настройки для радио, а просто можно было переключать на нужную станцию кнопкой.
— И я, как прямой свидетель тех событий, — рассказывал мужской голос, — могу утверждать, что всё это — лживые слухи! Я в то время находился в Грозном под охраной личной гвардии Дудаева, был в президентском дворце Джохара Мусаевича, ходил по улицам, когда это было безопасно, и никогда не видел, чтобы бойцы армии Ичкерии хоть как-то издевались над нашими пленными. Я с полной уверенностью утверждаю, что все эти слухи — ложь!
— А что вы скажете насчёт опубликованных записей… — начала было ведущая, но мужик её перебил:
— Монтаж! Я неоднократно видел, что с пленными хорошо обращались согласно международным правилам и конвенциям. За ранеными ухаживали, а погибших ребят хоронили по всем обычаям. Как они там говорят? Режут головы кинжалами? Вы и правда в это верите? Это рассчитано на каких-то наивных простачков! — мужчина засмеялся противным смехом. — Просто солдатские байки, которые никогда не подтверждаются. Зато случаев необоснованных зверств со стороны федеральных войск и глумления над мирными жителями зафиксировано тысячами! Тысячи эпизодов, представьте…
Я переключил радиостанцию, пока Халява не обозлился и не врезался куда-нибудь. Ну, какой суд, ведь этот мужик, наверняка какой-то видный общественный деятель или журналист, а то и политик, точно не один в своих суждениях. Они сразу сделают вывод — виновны, даже не выслушав.
На другой станции новости, наши местные. Очередное покушение на какого-то бандита, правда, бандит выжил. В него стреляли утром, пока он сидел в ресторане. Интересно, снайпер это или нет? По радио не сказали.
Я откинулся на кресло, чтобы спокойно подумать.
Да, Вадика Митяева мы не любили. Он наш земляк, и Аверин одно время даже хотел похлопотать, чтобы его перевели к нам из пятой роты. Но потом мы сами от такого отказались. Даже наоборот — отбивались всеми силами от такого соратника.
Дело не в том, что он крысятничал — постоянно что-то воровал из запасов Шопена, когда никто не видел. За это мы ему пару раз разбили морду, и он перестал. Перестал не воровать, а попадаться.
И не в том, что Вадик — старослужащий и пытался строить из себя крутого деда, за что огрёб ещё раз. Это не казарма в тайге, в Грозном всё было иначе, там с такими разговор был короткий.
И не в том, что он обгадился под обстрелом. Как говорил Руслан, там ссались все, но сбежал тогда только он. И не в жестокости над врагом — жестокость мы повидали. Хотя он брал через край, со своей СВД выцеливая такие места, куда мы сами никогда не стреляли специально. Будто ему это нравилось.
И не потому, что он увлекался тюремной романтикой и хвастался знакомыми братками в городе — Газон тоже был такой, но это нам не мешало. И точно не из-за того, что он хитрый, и не потому, что неряшливый.
И даже не из-за того, что случилось с Самоваром, ведь к тому моменту, когда это случилось, мы уже знали, кто