— Ты главное — драться не лезь, — тихо подсказал Моржов, стоя позади, а Семёнов кивнул. — Адвоката зови, с остальным порешать можно. Только горячку не пори.
— Время потяну, — шепнул я спокойным голосом. — Парней только прикройте.
Не, драться нет смысла. Тогда все сразу решат, что виновен. Нет, попробуем бороться с Ерёминым его же оружием. Но время надо потянуть, да.
— Значит, будем иначе, — тем временем продолжал следак. — Так, Шустов, — он посмотрел на Шустрого. — Давай-ка теперь под протокол. Найдём в ГОВД где-нибудь кабинет и побеседуем, как вы в Чечне казнили иностранца без суда и следствия, вместо того, чтобы его задержать и передать командованию. Это военное преступление, знаете ли. А вы проследите, — он посмотрел на оперов, — чтобы остальные далеко не уходили, и чтобы другие явились. Сразу и закончим сегодня.
Шустрый вздрогнул, Царевич держал себя в руках лучше, ну а я смотрел на следака. Вид у него уверенный, он решил, что милиция так близко, и мы ничего ему не сделаем. Тут и ППС, и омоновцы, и опера рядом.
Опер Семёнов сказал, что Ерёмин у кого-то что-то слышал. То есть, он когда-то расследовал пропажу того снайпера ещё в Чечне, но ничего не вышло, и дело затянулось. Но когда приехал в наш город по другому вопросу, то… тот человек, из-за которого пострадал Самовар, мог ему что-нибудь рассказать. Вот он и дёргает за ниточки.
Но знать следователь мог только обрывки, а не всю картину, как бы не пытался показать себя всезнающим.
А ведь сейчас удачный момент, которым надо пользоваться. Нужно узнать, что именно известно ему, напрямую узнать. Но будет непросто.
И говорить буду только я, потому что следак будет хитрить и подводить всё так, как выгодно ему: чтобы Шустрый или Царевич запутались, раскололись и взяли всё на себя, спасая остальных.
Надо выяснять это самому, отвлекать следователя, чтобы парни подготовились, вызвонили остальных, чтобы даже адвокат Халявы научил их, как говорить.
С этим нужно работать самому, чтобы никого из наших не подставить. Остальное — по ходу дела. Ну а теперь пора привлечь его внимание.
— Брехня, — громко сказал я. — Это же байка старая. Про «белых колготок» слыхал? Мол, снайперши приезжают, наших стреляют. Тебе любой взвод расскажет, как сами поймали такую и что с ней было потом. Но зато я могу тебе кое-что важное рассказать.
— Ну давай с тобой начнём, — неохотно согласился Ерёмин, но взгляд у него блеснул от нетерпения.
Ну что же. Поехали.
Глава 14
Сейчас в кабинете, кстати, в том самом, где толстый опер совсем недавно ел бутерброд, я думал, кого же мне напоминает военный следователь майор Ерёмин. И вспомнил.
Видели мы там одного такого капитана из Генерального штаба — представителя объединённого командования, сидящего в Моздоке. Чистенький блондинчик с располагающей внешностью, но у которого при виде усталых солдат с лица не сходила брезгливость, а наши офицеры смотрели на него с недоумением, как на пришельца из другого мира.
Он был у нас недолго, но запомнился одним случаем. Как-то раз разведчики из нашего батальона попали в засаду у хлебозавода в Грозном, и полковник послал им в помощь танки и БМП.
Парни вернулись, но тот чистенький капитан-блондинчик, который постоянно зажимал нос белым платочком и стыдливо отворачивал глаза, когда видел убитых и раненых, написал рапорт о служебном несоответствии на нашего полковника. Оказывается, полкан действовал, несмотря на прямой запрет отправлять в тот район помощь. Мол, договорённости были нарушены, очередное перемирие из тех, на которые никто не обращал внимания.
Благо, обошлось без серьёзных последствий для полковника.
Но чем мне и остальным это запомнилось? Просто нам повезло больше других — у нас было достаточно грамотных офицеров, воевавших в Афганистане. Начиная с Аверина, в память о котором свечки в церкви ставили даже те, кто не был верующим, и заканчивая нашим комбригом.
Да, было много новичков из гражданских вузов и салаг из военных училищ с погонами на плечах. Были и вредные, были и хитрые, но было мало сук, которые могли просто положить ребят ни за что. И было много тех, кого стоило уважать. Вот поэтому нам повезло.
И вот такой гад нам сразу и запомнился, на контрасте.
Короче, майор Ерёмин выглядел так, будто тот капитанчик повзрослел и заматерел, а ещё научился скрывать брезгливость за толстым слоем цинизма.
Но люди-то видят, кто это такой. Думаю, не только у меня чесались кулаки, чтобы ему врезать. Даже опера, присутствовавшие при допросе, косились на него. Но какая разница, что они думают? Он следователь, пусть и военный, свой, а я — проблемный житель, от которого они не знают, чего ждать. И на всякий случай ждут плохого.
Я сидел у окна, никаких наручников у меня, конечно же, не было, ведь меня и не задерживали. И лампу мне в глаза никто не направлял. Просто пришёл в типичный рабочий кабинет, прокуренный, заваленный бумагами и хламом. Единственное отличие от кабинета любой другой организации этих времён — у здешних сотрудников были табельные пистолеты.
На стене висел плакат-календарь с Рэмбо, вооружённым огромным ножом с зубчиками на обухе.
— А помните фильм про крокодила Данди? — спросил я. — Разве это нож? Вот это нож!
Один из оперов, молодой, носящий свитер, засмеялся. Этот парень со светло-русыми волосами явно устроился недавно, и возрастом не старше Самовара или Моржова. На гладких моложавых щеках видно раздражение от бритья.
Второй опер постарше, одет в застиранную джинсовую рубашку, коротко стрижен, взгляд наглый, как у матёрого мента. На меня он смотрел так, будто записывал в память все приметы. Семёнова и Моржова не было, хотя Моржов периодически заходил в кабинет, чтобы взять какие-то бумаги или позвонить, а вот Семёнов пропал.
— Ну что, — проговорил следак Ерёмин. — Положение у тебя незавидное. Я бы на твоём месте написал чистосердечное и сотрудничал со следствием.
Пока он довольный, но чем больше тянулось время, тем сильнее он раздражался. Мне так кажется, он искренне ненавидит город и хочет как можно быстрее свалить отсюда. Каждый лишний час, проведённый здесь, его бесит. И я не даю ему отсюда уехать. Вот с таким видом он на меня смотрел.
Но чем больше я его вывожу, тем скорее он выдаст что-нибудь полезное. Да и