Надо что-то придумать… Нам нужен какой-то козырь, трюк, способный в один миг переломить дело в нашу пользу. Та-ак… А ведь такой козырь есть!
Глава 19
— Где Кагальницкий? Срочно ко мне!
Пока разыскивали нашего специалиста динамитного дела, я мысленно прикидывал, верно ли все рассчитал. Противник — банда хунхузов на том берегу, которую мы собирались атаковать, — был неизвестной величиной. Сколько их там, в этих фанзах? Полсотни? Сотня? Две? Китай большой, их может быть сколько угодно. Ввязываться в бой с превосходящими силами в их собственном логове было чистым безумием, если не иметь в рукаве козыря. Решающего аргумента, способного уравнять шансы. И этот козырь лежал в отдельных, обитых войлоком ящиках.
Динамит.
Появление инженера Кагальницкого прервало мои размышления. Услышав, что я желаю видеть его, он прибежал безо всякого промедления.
— Леонтий Семенович, каково состояние нашего особого груза? — без предисловий спросил я его, стоило ему подойти. — Главное, что меня сейчас интересует: не выступил ли на шашках нитроглицерин. Вы давно его проверяли? Нет ли следов «потения»?
Сухощавый инженер, казалось, даже несколько обиделся на такой вопрос, поджав свои тонкие губы.
— Владислав Антонович, уверяю вас, продукция фабрики Нобеля высшего качества. Я проводил ревизию неделю назад и не нашел ни малейшего экссудата. Все двадцать два пуда в идеальном состоянии, хранятся по всем правилам, в сухом месте. К ним в наличии имеется четыреста запалов — они в отдельной укупорке. Так что вы можете быть совершенно спокойны.
— Где именно они сейчас?
— Как вы и приказывали, держим отдельно от скопления людей. Пока отнесли на временное хранение в овраг у ручья, подальше от лагеря. Там как раз роют погреб, чтобы складировать все под замок.
Мы направились туда. В уединенном овражке в прохладной тени ровным серым штабелем лежали тяжелые ящики. Тут же ковырялась с заступами пара усталых, замызганных грязью тайпинов.
— Мань-мань дэ да-кай[1],— приказал я, указав им на верхний ящик, и тайпины, видимо, уже предупрежденные, что внутри нечто опасное, с большой осторожностью взялись за ломики.
Когда пара подозванных тайпинов аккуратно вскрыла один из ящиков, внутри в плотных рядах, переложенные войлоком и пучками древесной стружки, лежали цилиндры, похожие на толстые, сальные свечи в промасленной вощеной бумаге. Кагальницкий тем временем ножом вскрыл жестянку с запалами. Закончив с этим, инженер осторожно, почти с благоговением взял одну из динамитных шашек.
— Удивительно мощное взрывчатое вещество вы изобрели, Владислав Антонович, — с уважением произнес он. — Вот тут, на торце, гнезда для запальных патронов. Запалы терочного типа, все, как вы заказывали в Петербурге. Надежно и просто: достаточно чиркнуть по коробку, как спичкой, и бросить. Замедлительный шнур прогорает за пять секунд — затем зажигается порох запала и следует взрыв.
Взяв округлую шашку, я взвесил ее в руке. Увесистая, плотная, она холодила ладонь, внушая уверенность в сокрытой в ней силе.
— Давайте попробуем, как все это действует, — решительно сказал я. — Надо все проверить здесь, «на берегу».
Мы отошли к противоположному склону оврага, подальше от ящиков. Каждый запал был снабжен «теркой» — полоской картона с бертолетовой солью. Взяв одну из них, я резким движением чиркнул по терке головкой запала. Она тут же вспыхнула, зашипев и высекая сноп искр. Не мешкая ни секунды, я с силой метнул шашку на дно оврага. Пять секунд показались вечностью.
Бах!!! Глухой, бьющий в самые потроха удар сотряс землю. Воздух словно ударил в грудь невидимым кулаком. В воздух взлетели комья грязи и стебли камыша. С верхушек окрестных сосен дождем посыпались хвоя и шишки.
На прииске тут же всполошились: раздались тревожные крики, и через минуту на край оврага выскочил встревоженный Мышляев с десятком бойцов с ружьями наготове.
— Отставить! Свои! — крикнул я, поднимая руку.
Когда он подошел, я, не скрывая удовлетворения, кивнул на неглубокую воронку в земле.
— Вот, Александр Васильевич. Наш главный аргумент. Какой бы плотной ни была толпа врагов — одна такая штука сметет все на площади в четыре квадратных сажени. А если прибавить к этому грохот и страх, который она внушает…
Однако, глядя на ровные края воронки, я вдруг понял: фугасного действия мало. В открытом бою против рассыпанной цепи стрелков этого может не хватить. Идея родилась мгновенно, простая и жуткая в своей инженерной логике.
— А что, если добавить осколков? — спросил я больше себя, чем инженера.
Не дожидаясь ответа, приказал принести из лагеря холстину, бочонок с мелкими гвоздями и котелок с кипящей сосновой смолой. Работа закипела прямо здесь, в овраге. Мы нарезали холст широкими лентами, густо смазывали их липкой, пахучей смолой и, рассыпав на брезенте гвозди, прокатывали по ним ленты. Затем этими смертоносными лентами туго, в несколько слоев, обматывали каждую динамитную шашку.
Кагальницкий наблюдал за процессом с восторгом изобретателя. Мышляев же смотрел на это с суровой радостью солдата, которому в руки дали совершенное оружие.
— Дьявольская простота! — выдохнул инженер, когда я закончил первую.
— Это же… — подхватил Мышляев, благоговейно коснувшись пальцем острого гвоздя. — Это же готовая ручная картечница! Сильная вещь!
— Эту дьявольщину надобно проверить в деле, — заключил я, беря в руки свежеизготовленный, липкий от смолы и ощетинившийся гвоздями цилиндр. — Только найдите укрытия, господа, иначе эта шрапнель может поранить вас самих.
Для цели мы выбрали группу из нескольких толстых, смолистых сосен, росших на краю оврага. По моей команде все, кроме меня, укрылись за изгибом склона. В наступившей тишине я снова чиркнул запалом, и он злобно зашипел, плюнув искрами. Раз… два… три… бросок! Кинув самодельную «гранату», я и сам упал в ложбинку на дне оврага за мгновение до того, как динамит взорвался.
В этот раз звук разрыва оказался другим: к глухому и мощному фугасному удару добавился короткий, злобный визг, словно десятки раскаленных прутьев разом рассекли воздух. Когда оглушительное эхо, прокатившись по тайге, наконец стихло, мы осторожно подошли к соснам. Картина превосходила все ожидания. Кора деревьев была содрана клочьями, а сама древесина тут и там утыкана гвоздями.
Мышляев, потеряв свое обычное хладнокровие, подошел к ближайшему стволу. Он с трудом, раскачивая лезвие, выковырял кончиком ножа один из гвоздей, глубоко вонзившийся в дерево. Бывший улан явно был впечатлен: посмотрев на этот маленький, изогнутый кусок железа, затем на меня,