Я молчал, давая ему выговориться до конца.
— Он умер через два месяца, у меня на руках. А я… я с тех пор больше не могу, Илья. Каждый раз, когда ко мне приходит пациент с какими-то неясными, смазанными симптомами, я вижу перед собой отца. И меня охватывает ледяной ужас. А вдруг я опять ошибусь? Вдруг я снова что-то важное пропущу?
— И поэтому ты их просто… не регистрируешь? Отправляешь домой? — тихо спросил я.
— Я… я надеюсь, что они не послушают меня и пойдут к кому-то другому, — прошептал он. — К кому-то, кто умнее. Кто не пропустит…
Я смотрел на этого сломленного, раздавленного чувством вины человека. В моем прошлом мире это называлось тяжелейшим посттравматическим стрессовым расстройством.
Профессиональное выгорание в его самой страшной, терминальной стадии. Классика. Чувство вины парализовало его волю. Он боится не просто ошибиться. Он боится повторить ту самую, свою главную ошибку.
— Максим, послушай меня внимательно, — сказал я. — То, что с тобой происходит, — это не просто страх или усталость. Это серьезное психологическое расстройство, которое требует помощи. Ты больше не можешь работать с первичными пациентами. По крайней мере, сейчас. Это опасно и для тебя, и для них.
Он молча кивнул, не поднимая глаз.
— Я знаю. Я… я уже несколько раз писал заявление на увольнение.
— Не надо ничего писать. У меня есть другая идея, — я положил ему руку на плечо.
Глава 6
— Во-первых, ты пойдешь к нашему больничному психологу. Завтра же. Это не обсуждается. А во-вторых, на время реабилитации, чтобы тебя не отстранили от работы, попросим Шаповалова, чтобы ты мне везде и во всем помогал. Был закреплен за мной так сказать. Аргументируем это как передачей опыта. Может даже выбьем себе простые операции, будешь ассистировать мне на простых, рутинных — аппендициты, грыжи. Там все четко, понятно, алгоритм известен от и до. Никакой неопределенности. Я буду лично тебя контролировать и учить. А когда придешь в себя — отправишься в самостоятельное плавание. Но ни днем раньше.
Он удивленно, почти с недоверием, посмотрел на меня.
— Ты… ты готов со мной возиться? После всего, что я натворил?
— Ты делал это не со зла, Максим. Ты болен. А больных нужно лечить, а не выгонять с работы.
— Вот это поворот! — восхищенно присвистнул Фырк. — Из карателя в спасители! Двуногий, ты меня не перестаешь удивлять!
Фролов смотрел на меня так, словно я только что вытащил его из глубокой, темной ямы, в которую он уже готов был упасть.
— Спасибо, — прошептал он. — Илья… спасибо. Я… я не подведу.
— Я знаю, — я кивнул. — А теперь пойдем к Игорю Степановичу. Обсудим твой временный перевод под мое начало.
— Подожди, — он остановил меня, когда я уже взялся за ручку двери.
Я обернулся и вопросительно посмотрел на него.
— Илья, но… так же нельзя, — в его голосе снова появились панические нотки. — По уставу Гильдии, Подмастерьев не допускают до самостоятельных операций. Это разрешено только с ранга Целителя третьего класса. Нас же Игорь Степанович на смех поднимет с такой просьбой.
Я мысленно усмехнулся. Вот же буквоед. Конечно, я знаю устав. И совершенно точно, даже лучше него. Но в тактике и психологии переговоров он, похоже, полный ноль.
— Все верно, Максим, — я ободряюще улыбнулся ему. — Но ты разве не знаешь главного правила любых переговоров? Проси больше, чем хочешь получить. Мы попросим его о невозможном — о допуске к операциям. Он, естественно, откажет. А потом, в качестве компромисса, легко согласится на то, что нам на самом деле нужно — на твою временную стажировку в качестве ассистента. Понял?
Фролов несколько секунд переваривал услышанное, а потом на его лице медленно расплылась восхищенная улыбка. Кажется, он начал понимать.
Мы застали Игоря Степановича в ординаторской в прекрасном расположении духа. Он пил кофе и листал какой-то медицинский журнал.
— А, вот и вы, спасители заблудших душ, — хмыкнул он, увидев нас. — Что на этот раз?
— Игорь Степанович, есть разговор, — начал я. — Касательно Максима. Он… он хочет набраться больше практического опыта. Я готов взять его под свое крыло, стать его наставником. И мы подумали, что лучшим местом для этого была бы операционная.
Игорь Степанович отставил чашку и с интересом посмотрел на Фролова.
— Вот как? Сам хочешь, Фролов, или тебя этот… Разумовский… подговорил?
— Сам, Игорь Степанович! — выпалил Фролов, покраснев. — Я… я понимаю, что мне не хватает уверенности. И я бы очень хотел поучиться у вас… и у Ильи. В реальных условиях.
— Учиться — это похвально, — кивнул Шаповалов. — Но что конкретно вы предлагаете?
— Я готов ассистировать на самых простых операциях, — продолжал Фролов. — Подавать инструменты, держать крючки, ушивать… В общем, делать всю черновую работу под присмотром…
— Так, стоп, — Игорь Степанович тут же прервал его, и его хорошее настроение начало улетучиваться. — Какие еще, к черту, операции, Фролов? Ты устав Гильдии читал? Подмастерьев твоего уровня до операционного стола в качестве ассистента подпускают только в исключительных случаях, и то по личному распоряжению Магистра. Так что про «держать крючки» можешь забыть.
Фролов сник.
— Но, — Шаповалов сделал паузу, и в его глазах снова блеснули хитрые огоньки, — никто не мешает тебе набраться ума у нашего гения-самоучки в другом. Разумовский у нас мастер ставить диагнозы, которые никому и в голову не придут. Вот этому и будешь у него учиться.
Он откинулся на спинку стула и окинул нас оценивающим взглядом.
— А вы хитрые, молодые люди. То есть, ты, Разумовский, получаешь себе личного оруженосца, а ты, Фролов, — бесплатного репетитора-практика. И все это под моей крышей. Неплохо придумано.
Игорь Степанович задумался, барабаня пальцами по столу. Затем усмехнулся.
— Значит, так, — он щелкнул пальцами. — Решение принято. К операциям я тебя, Фролов, разумеется, не допущу, ранга не хватает. А вот ставить диагнозы и вести пациентов вместе с Разумовским — сколько угодно. С этой минуты ты прикреплен к нему. Ходишь за ним, как привязванный. Смотришь, слушаешь, запоминаешь. И не дай бог он на тебя хоть раз пожалуется.