Возвращаясь на поезде в Лондон, премьер-министр был непривычно молчалив и смотрел в окно, в голове у него все перемешалось: мрачная фабрика смерти на берегу Тайна, непрерывной работой питающая французскую мясорубку; Беб, отбывающий на фронт в пятницу, и Реймонд, отправляющийся туда на следующей неделе; Ок, готовящийся к десанту на Галлипольский полуостров; ополчившиеся против него газеты; интриги коллег; решение Венеции выйти замуж. Мир уходил у него из-под ног.
На следующий день, во вторник, он получил от нее письмо.
Олдерли-Парк
Среда, 21 апреля 1915 года
Милый Премьер, я прочитала в «Таймс» твою речь в Ньюкасле с гордостью и восторгом. Какой вдохновляющей она была и как по-скотски с ней обошлись! Надеюсь, ты не удручен их насмешками. Папа, обладающий, как тебе известно, таким же уравновешенным и спокойным характером, как и у тебя, сказал, что Нортклиффа непременно следует выпороть за его коварство и манию величия, как только он снова появится на публике!
Боюсь, тебя не обрадует, что твоя вдохновляющая речь только укрепила мою решимость сыграть свою роль в борьбе с врагом, и на следующей неделе я отправляюсь в Лондон, чтобы сделать прививки перед отправкой во Францию. Меня взяли медицинской сестрой в военный госпиталь леди Норман в Вимрё, около Булони.
Пока он читал письмо, его настроение скакало вверх-вниз. Ей понравилась его речь – хорошо. Она собирается во Францию – плохо. Она приезжает в Лондон – хорошо. Она ни слова не написала о свадьбе – хорошо.
Или все-таки нет? Его сомнения росли с каждым часом. То, что Венеция не упоминала о помолвке, еще не означало, что ее не было. Возможно, все как раз наоборот.
И вот в полночь:
Моя дорогая, ты ведь расскажешь мне, да? Всю правду разом. Какой бы тяжелой она для меня ни была. Я бы предпочел узнать о самом худшем без утайки и промедления. Однажды твои слова уже ранили меня – только один раз, когда ты сказала, что лучше «стравить воздух», но только один раз. Скажи мне, да или нет? Тогда я смог бы расплатиться по счету. Только одного я не в силах вынести – ожидания и неопределенности. Избавь меня от этого.
Навеки твой.
Она не ответила.
В пятницу вечером он работал в зале заседаний, когда, распахнув дверь, вошла Марго. Он поднял голову и увидел слезы в ее глазах. Она протянула ему телеграмму.
– Это Ок? – не задумываясь, спросил он.
– Нет, это письмо от него. Руперт Брук умер от заражения крови. Ок только что вернулся с его похорон на Скиросе.
– От заражения крови?
– Его укусило какое-то насекомое.
Новость потрясла премьер-министра. Аполлона убило какое-то насекомое. Его смерть убедительнее всего говорила о бессмысленности этой затеи.
– Нужно предупредить Вайолет.
– Она уехала в Дублин. Я позвоню ей.
Спустя сорок восемь часов, в воскресенье, 25 апреля, армада из двухсот кораблей приблизилась в предрассветной темноте к берегам Галлипольского полуострова. Уинстон показал премьер-министру на карте, где высадились разные подразделения: австралийские и новозеландские войска – на Габа-Тепе, французы – в Безикской бухте и на Кум-Кале, Двадцать девятая дивизия – на мысе Геллес, а дивизия морской пехоты – в шести милях к северу по берегу Саросского залива в сторону Болайира.
На следующий день в газетах не было ни слова о высадке. Прессу заставили хранить молчание.
А после этого ни премьер-министр, ни Уинстон, ни Китченер, ни кто-либо другой уже не могли ничего больше сделать, а только ждать.
Глава 31
В понедельник вечером Димер встретился с Келлом в клубе. Уже который месяц его жизнь протекала в таком распорядке: он приходил на доклад к начальнику раз в две недели, обычно по понедельникам, после работы, а если появлялось что-то срочное – посылал телеграмму с просьбой о встрече. Одиночество Димера ненадолго нарушилось в конце марта, когда у него гостил брат. Но Фред вернулся в свой полк во Францию на какую-то не вполне понятную тыловую должность, и с тех пор Димер снова жил и работал совершенно один. Еще в январе Келл пообещал, что весной подыщет ему более приятное назначение. Весна давно наступила, но он так и застрял в Маунт-Плезанте. И вот теперь собрался с духом, чтобы напомнить об этом.
Привратник кивнул Димеру и пропустил – его лицо уже примелькалось. Келл, как всегда, ждал наверху, в углу огромной безлюдной библиотеки.
– Добрый вечер, Димер. Как поживаете?
– Спасибо, сэр, неплохо.
– Присаживайтесь, – указал он на мягкое кожаное кресло. – Итак, что вы сегодня принесли?
Димер открыл портфель и достал полдюжины фотографий:
– Есть пара писем, достойных внимания, сэр. Десять дней назад премьер-министр отправил мисс Стэнли сообщение о заседании кабинета министров, которое, похоже, проходило чрезвычайно конфликтно. Лорд Китченер обвинял мистера Ллойд Джорджа в раскрытии секретных сведений о количестве войск во Франции. По словам премьер-министра, «он заявил, что больше не может в таких условиях нести ответственность перед Военным министерством, потребовал своей отставки, встал и направился к выходу». – Димер передал Келлу фотографию письма. – Премьер-министр утверждает, что сумел уладить дело, но говорит, что не осмелился бы никому больше рассказать об этом, и просит ее хранить тайну.
– Я слышал, что отношения между Китченером и Ллойд Джорджем стали напряженными, но не представлял, что все настолько плохо. И мисс Стэнли сохранила тайну?
– Насколько мы можем судить, да, сэр. И ни разу с начала осени ни с кем не поделилась секретными сведениями.
– Мы должны благодарить судьбу за это. Любой намек на то, что Китченер грозится подать в отставку, стал бы настоящим подарком для врага. Вы сказали про пару писем. Что было во втором?
– Он написал ей о нехватке снарядов и вложил в конверт полученное от Китченера сообщение о разговоре с сэром Джоном Френчем. Это явное нарушение Закона о государственной тайне.
– Дайте взглянуть. – Келл взял у него фотографию и долго рассматривал, нахмурившись, словно не мог поверить. – Сколько времени прошло от того момента, как он получил это письмо, до выступления в Ньюкасле?