– Я устала и хотела бы поспать.
Через пять минут они уже спускались по склону к Уолмеру.
Венеция оглянулась через плечо на удаляющиеся огни замка и с облегчением вздохнула:
– Боже, какой изматывающий уик-энд! Я ощущала себя персонажем из пьесы Ибсена.
– Наверное, Стриндберга, дорогая? – уточнил Реймонд. – Там так много всего происходило под поверхностью, что трудно было уследить. Разве Марго не показала себя во всем своем великолепии?
– Она подстерегла меня сегодня утром. Похоже, она считает, что в войне виновата исключительно Котерия.
– Знаешь, возможно, она и права. Все в мире пошло кувырком с того дня, как бедняга Денис прыгнул за борт. Разве война не пришлась бы ему по душе? Ее придумали как раз для таких парней. Жаль, что он до нее не дожил. Впрочем, к этому времени его бы уже наверняка убили.
– Не надо об этом, Реймонд, – вмешалась с заднего сиденья Кэтрин. – Мне до сих пор снится та ужасная ночь.
Реймонд обернулся к Венеции и подмигнул. Они замолчали, и к тому моменту, когда машина выехала на дорогу, судя по тактичному посапыванию, Кэтрин уже уснула. Реймонд посмотрел на нее в зеркало заднего вида:
– Я еще не сказал ей, что получил назначение. В конце месяца я отправляюсь с гвардией во Францию.
– Я думала, что война тебе безразлична.
– Нет, я считаю ее абсурдной. Уинстон и лорд хаоса Китченер не имеют ни малейшего понятия о том, что делают.
– Тогда почему ты идешь на войну?
– Потому что не хочу до конца своих дней, если, конечно, выживу, объяснять людям, почему не пошел на нее. Представляешь, как это было бы утомительно?
– Ты выживешь, Реймонд. Ты же несокрушим.
– Я? Судя по тому, как идут дела, временами мне кажется, что всех нас в конце концов зароют в землю.
Он снова погрузился в молчание.
– Как ты думаешь, выйти мне замуж за Эдвина или нет? – спросила вдруг Венеция.
– Отчего ж не выйти? Он богат. Он мил. И это взбесило бы всех праведников. А из тебя вышла бы прекрасная еврейская жена.
– Я просто не уверена, что смогу лечь с ним в постель.
– Может быть, этого делать и не придется.
– В каком смысле?
– Ох, Винни! – рассмеялся он. – Только не говори, что ни о чем не догадывалась. Думаю, его склонности направлены в другую сторону.
Глава 29
Назавтра, ближе к вечеру премьер-министр и Марго выехали с Даунинг-стрит в замок Виндзор. Его камердинер Джордж сидел впереди рядом с Хорвудом и горничной Марго.
Премьер-министр пребывал не в лучшем настроении. Он чувствовал, что уик-энд в Уолмере, которого он так долго ждал, по какой-то причине не удался. Венеция не написала ему ни строчки благодарности. Марго за что-то взъелась на него. У премьер-министра накопилась куча бумаг, их нужно было срочно прочитать и принять решения. А тут еще пришлось прервать работу и отправиться в эту утомительную поездку. Те дни, когда он мог испытывать какой-то трепет от нахождения рядом с королем и королевой Англии, давно прошли.
За обедом собралась еще более тусклая компания, чем он опасался: лорд и леди Минто; лорд и леди Мьё; бывший португальский посол маркиз де Совераль, которого кайзер называл «голубой обезьяной»; пожилая леди Кук, рассказавшая премьер-министру, что дважды гостила в замке Уолмер с герцогом Веллингтоном; принц Уэльский, который, по крайней мере, придал вечеру легкий романтический оттенок, флиртуя с Порцией Кадоган, единственной более или менее миловидной молодой женщиной за столом. Но самым неприятным было то, что король поддержал кампанию за трезвость, задуманную Ллойд Джорджем с целью искоренить пьянство среди рабочих военных заводов, и подписал обязательство не потреблять и не подавать к столу спиртное до окончания войны. Премьер-министру пришлось выбирать между минеральной водой и безалкогольной настойкой из цветков бузины. И когда его величество объявил, что они с королевой отправляются спать и все остальные тоже могут расходиться, он испытал только облегчение.
Премьер-министр раздраженно шагал вместе с Марго по широкому изогнутому коридору, ведущему в их раздельные спальни.
– Ты был сегодня очень молчалив, – сказала она. – Ты устал? Или заболел?
– Нет, просто сходил с ума от скуки. Я уезжаю рано утром. Вечером увидимся.
Он оставил ее в коридоре и зашел к себе в спальню.
Тут же пожалев о том, что говорил с ней так резко, премьер-министр открыл дверь, чтобы извиниться перед женой и поцеловать перед сном, но ее там уже не было.
Утром, когда он садился в машину, Джордж протянул ему письмо:
– Миссис Асквит просила передать это вам, сэр.
Замок Виндзор
5 часов утра
Мой дорогой Генри, как ты можешь обращаться со мной так жестоко? Я всю ночь пролежала без сна, одна, в глубоком горе. Я знаю, ты считаешь, что я высокомерная, крикливая и заурядная, но так ли обязательно позорить и унижать меня? Я никогда не вмешивалась в ваши отношения с Венецией, хотя надо мной нередко смеялись. Но в последнее время, боюсь, она окончательно лишила меня твоей привязанности. У нее немало достоинств: она бескорыстна, добра и пр., но она с самого начала сговорилась с Вайолет против меня. Я презираю тот образ жизни, который она ведет, ей не хватает духовной и нравственной чуткости, ясной цели. Я знаю, что уже не молода, что мужчинам с возрастом начинает нравиться другой тип женщин, но, разрушая нашу бесценную близость, ты губишь меня. Я знаю, как ты сейчас измучен проблемами, и прости, что пишу тебе в таких выражениях, но я должна была тебе это сказать, дорогой Генри…
Любящая тебя (все еще)
Марго.
По дороге в Лондон он смотрел в окно, зажав письмо в руке, и прокручивал в голове прошедшие двадцать лет. До нее никто не называл его Генри. Она настаивала на том, что Герберт звучит слишком заурядно и лучше использовать второе имя. Он не возражал: «Называй меня как хочешь». Но он знал, что старые друзья, как Холдейн, например, думают, будто его развратило все то, что пришло вместе с ней: огромный дом на Кавендиш-сквер, бесконечные приемы, неуемные амбиции. Возможно, он не стал бы премьер-министром без ее денег, избавивших его от работы юристом. Ему претила сама мысль о том, что она чувствует себя опозоренной и униженной. Это так не похоже на Марго.
Вернувшись в дом десять, он направился прямиком в зал заседаний и написал ответ. Ему хотелось объяснить ей, что в человеческом сердце много камер и можно любить не только одну