Впервые за лето Венеция завтракала прямо в спальне. Обычно она вставала намного раньше. Но десять дней, проведенных вне Пенроса, с тремя вечеринками в разных частях страны, в кои-то веки все-таки утомили ее. После первого уик-энда в Лондоне и короткого, но наполненного радостью свидания с премьер-министром она отправилась в Меллс, загородный дом Хорнеров в Сомерсете, и провела неделю с Эдвардом, Реймондом, Кэтрин и другими членами Котерии. Это доставило ей меньше удовольствия, чем она ожидала. Какими же банальными показались они со своим холодным цинизмом теперь, когда мир изменился! Эдвард рвался в армию, а Реймонд подтрунивал над ним. Сам он поступил куда забавнее: записался в так называемые Добровольческие силы обороны Лондона, поскольку там было полным-полно его друзей, но на самом деле такой организации вообще не существовало и ни один из ее участников никак не сможет умереть раньше Гудвудских скачек 1915 года.
Потом она вернулась в Лондон и поехала с премьер-министром на вечеринку у Джекиллов в Манстеде, неподалеку от Годалминга, где они смогли пару раз прогуляться вдвоем, рука об руку, по сосновым лесам Суррея. На следующий день она отправилась на машине в Стэнвей-Хаус в Глостершире на еще одну вечеринку, которую устроили лорд и леди Вимс, чья дочь Синтия была замужем за Бебом Асквитом. И наконец обратно на Англси. Сколько это всего миль? Должно быть, целая тысяча. А сколько обедов, игр в шарады, бридж и теннис, сколько разговоров о войне до позднего вечера? Какое это было облегчение, когда она вернулась в тишину Пенроса!
Венеция подождала, пока Эдит не выйдет, и вскрыла конверт.
Милая, конечно же, сегодня утром письма от тебя не было. Да и откуда бы ему взяться, если ты весь день провела в машине? Беб сообщил мне, что видел тебя в Стэнвее. Но отсутствие письма все равно оставило чувство пустоты, и я с нетерпением жду завтрашнего дня.
Помнишь, как ты отчитывала меня за то, что я выбросил в окно маленький комочек «кляксы», проезжая в суб. по улице в Рохамптоне? Не считая Грея, эти секретные «кляксы» получали только я, Уинстон, Китченер и Харкорт. Судя по всему, полиция отыскала их фрагменты в Сент-Джеймсском парке, возле Горинга в Оксфордшире и еще в одном-двух местах в разных концах страны. Эти кусочки старательно собрали, а сегодня утром они прибыли ко мне в футляре с суровым предостережением от Грея, что такое небрежное обращение с секретными документами грозит раскрытием шифра Мин. иностранных дел! Моя совесть абсолютно чиста в отношении Сент-Джеймсского парка и Горинга, так что я просто написал «не виновен», да и нашего маленького шарика не было среди pièces de conviction[23], но какие доказательства могла бы предоставить ты!
Сначала Венеция улыбнулась, весело и облегченно. Могла возникнуть довольно щекотливая ситуация. Потом перечитала абзац еще раз, и ее улыбка погасала. Участие полиции не предвещало ничего хорошего. Очевидно, проводилось какое-то официальное расследование. Возможно, оно еще продолжается. И что он имел в виду, когда написал, что его «совесть абсолютно чиста»? Кто еще, по его представлениям, мог быть виновным? Она и раньше замечала за ним такое. Временами он, казалось, жил в мире фантазий.
Она вылезла из постели, подошла к гардеробу и встала на цыпочки, пытаясь выдвинуть из-за шляпных коробок кожаный саквояж, настолько уже забитый письмами, что они того и гляди начнут вываливаться. Пришлось, снимая с полки, осторожно держать его за обе ручки. Она поставила саквояж на ковер, а сама села на колени рядом и принялась просматривать письма, пока не нашла телеграмму от посла из России. Венеция уселась на пятки и вздохнула с облегчением. По крайней мере, эта телеграмма все еще здесь. Только теперь до нее дошло, что хранить такие документы у себя – это преступление. Что будет, если кто-нибудь из слуг найдет их и сообщит в полицию? Венеция не боялась попасть в тюрьму – люди ее круга никогда там не окажутся, но скандал был бы ужасающим для них обоих.
Она свернула «кляксу» и положила в свою сумочку, затем поставила саквояж обратно на полку и позвонила в колокольчик, вызывая горничную.
– Спасибо, Эдит, я уже позавтракала. Убери это, пожалуйста, и приготовь мое бледно-голубое платье. А еще посмотри, не свободна ли сейчас машина. Мне нужно на часок съездить в Холихед.
В небольшом магазине в центре города, где торговали всевозможными товарами для дома, Венеция купила простую деревянную шкатулку с замком и двумя ключами, полдюжины баночек с красками и кисточки для рисования. Она велела шоферу отнести все это в детскую и предложила детям раскрасить шкатулку, к большому облегчению их матерей. В то утро газеты впервые сообщили, что Британский экспедиционный корпус выдвинулся на позиции. Эрик был в этом корпусе, Энтони тоже – в штабе командующего, сэра Джона Френча. Эскадра Билла действовала в Северном море. Так что сестры были благодарны ей за возможность не беспокоиться еще и о детях. Ближе к вечеру шкатулка была раскрашена – настоящее буйство красок, цветы, звери, птицы и бабочки.
– А теперь оставим ее сохнуть, – сказала Венеция.
– Что ты будешь с ней делать, тетя Винни? – спросила старшая дочка Сильвии Розалинда, измазавшая все лицо красками.
– Отнесу к себе в комнату и буду хранить там свои игрушки, конечно.
– У взрослых не бывает игрушек.
– У других не бывает, а у меня есть.
В зале заседаний кабинета министров на Даунинг-стрит премьер-министр и лорд Китченер склонились над крупномасштабной картой Северной Франции и Бельгии, которую фельдмаршал принес из Военного министерства. Премьер-министру нравилось изучать карты. Они напоминали о путеводителях Бедекера и семейных заграничных поездках, когда он показывал остальным дорогу к лучшим галереям и самым интересным церквям.
– Германское наступление развивается в точности так, как я предсказывал. Они идут большими силами через Бельгию и явно намерены прорвать французскую границу вот здесь. – Китченер постучал по карте. – Между Мобёжем и Лиллем, именно там, где сосредоточен Британский экспедиционный корпус.
Уверенность Китченера раздражала. Он не спорил, а выносил вердикт. Сотрудники Военного министерства уже жаловались на него. Говорили, что работать с ним «хуже, чем вариться в адском котле». И все же премьер-министр старался сохранять оптимизм.
– Французы с этим, разумеется, не согласны. Они убеждены, что основной удар будет направлен южнее. Куда-то сюда. – Он неопределенно ткнул пальцем в карту.
– Донесения разведки говорят нам о другом. На страну брошено, возможно, три четверти миллиона солдат. Я опасаюсь, что они окажутся перед нами