Надеюсь, мы скоро увидимся, но только после того, как ситуация прояснится и ты сможешь покинуть Лондон, иначе начнутся всякие разговоры. Сегодня за завтраком Сильвия (вот уж от кого не ожидала!) позволила себе неуместное замечание, так что нам следует быть осторожнее. Люблю и скучаю так, что передать не могу.
Венеция прогулялась до Холихеда, чтобы отослать письмо. Уже на окраинах города она услышала вдали музыку, но, только перейдя железнодорожный мост и увидев толпу туристов, повалившую со станции, вспомнила, что сегодня уик-энд перед банковскими каникулами. Под часовой башней играл духовой оркестр Холихеда. Люди стояли в очередях у торговых палаток, покупая морские гребешки и горячие сосиски, по всему центру порта расходились резкие запахи уксуса и жареного лука. Развешанные вдоль улиц полотнища Юнион-Джека хлопали на ветру.
Она поднялась по склону холма к зданию почты, купила марки, хотя женщина за стойкой сказала, что завтра из-за праздника доставки, скорее всего, не будет. Но она все равно отправила письмо, а потом задержалась на верхних ступенях лестницы полюбоваться на большой дублинский паром в гавани, снующие вокруг прогулочные лодки и с пыхтением приближающийся к станции поезд, из окон которого высовывались пассажиры. Ей бы и самой хотелось оказаться в этом переполненном вагоне. Была у нее такая причуда, над которой часто смеялась вся семья: всегда ездить третьим классом, если она путешествовала одна. Ей нравились картины и запахи простой жизни, непохожей на ту, что вела она сама: непринужденные разговоры, сигаретный дым, открытые взгляды, небрежная ругань, прижатые к ней вплотную сильные тела.
Премьер-министр не мог припомнить другого столь же бурного заседания кабинета министров, как то, на котором он председательствовал тем утром. Не раз оно просто вырождалось в перебранку, не посрамившую бы любой паб в Ист-Энде, причем добрую половину времени заняли витийства Уинстона, требующего полномочий мобилизовать флот, и возражения остальных. Пацифистов, наиболее яростно выступавших против него, возглавлял Джон Бёрнс, министр торговли, непьющий рабочий-социалист из Баттерси, который придерживался линии «Манчестер гардиан» и требовал публично объявить, что Британия не вступит в войну ни при каких обстоятельствах. Грей, снова закусивший губу, побледневший от гнева, заявил, что подаст в отставку, если будет принято подобное решение. В полдень премьер-министр, с тоской поглядев через плечо на часы и подумав о поезде, прямо сейчас отходящем с вокзала Юстон, предложил перенести заседание на следующий день.
Во второй половине дня наступило удручающее затишье. Он понимал, что события в Европе должны развиваться самым драматическим образом, но не имел возможности получить сколько-нибудь определенную информацию. Телеграммы из посольств, пересылаемые коммерческими агентствами, направлялись на главный почтамт, откуда их забирали правительственные курьеры и доставляли в соответствующие министерства для расшифровки. Только в восемь вечера ему стало известно, что французы объявили мобилизацию, и уже незадолго до полуночи, когда они с Греем и Холдейном принимали по стаканчику перед сном в гостиной на Даунинг-стрит, 10, пришла телеграмма, состоящая из одного предложения, от британского посла в Санкт-Петербурге:
В СЕМЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА ГЕРМАНСКИЙ ПОСОЛ ВРУЧИЛ РУССКОМУ МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ОФИЦИАЛЬНУЮ НОТУ ОБ ОБЪЯВЛЕНИИ ВОЙНЫ.
– Щелк, щелк, щелк, прямо как машина, – сказал премьер-министр, передавая телеграмму Грею. – Есть что-то едва ли не завораживающее в том, как складываются альянсы.
– К несчастью, механизм настолько затейлив, что, однажды запустив, его уже невозможно остановить. Теперь он лишь ускоряет путь к катастрофе, для предотвращения которой и был создан.
На следующее утро письмо от Венеции не пришло. Он лежал в постели, глядя в потолок, и слушал воскресный перезвон колоколов Вестминстерского аббатства и церкви Святой Маргариты. Этот день должен был все решить. Вполне возможно и даже вероятно, что к вечеру он отправится в Букингемский дворец подавать прошение об отставке, если разыграет свою партию недостаточно мудро. В прежние времена случалось, что дела складывались совсем плохо, и премьер-министр, измотанный до крайности, порой готов был все бросить. Но сейчас, когда именно к этому и шло, он вдруг осознал, что категорически не согласен.
Он оделся и заглянул к Марго. Она уже облачилась в темно-серое платье и собиралась в церковь.
– Я иду в собор Святого Павла и беру с собой Фрау и Рольфа, – объявила она и с вызовом посмотрела на него. – Ты не против?
Фрау они называли старую немку-гувернантку, до сих пор служившую их семье и недавно вышедшую замуж за Рольфа Майера, такого же немца.
– Нет, дорогая. – Он поцеловал ее в щеку. – Как раз твое бесстрашие в первую очередь и подтолкнуло меня когда-то к женитьбе.
Германский посол звонил и просил о встрече, фактически умолял – «по-человечески, по-дружески», в надежде удержать Британию от вступления в войну, и под конец разговора разразился слезами, к великому смущению премьер-министра. Затем он сел за стол и проработал почти до одиннадцати, пока не услышал, что министры уже начали собираться в коридоре. Из комнаты секретаря появился Бонги.
– Они уже здесь, премьер-министр. Впускать?
– Задержи их на пару минут.
Он подошел к окну и посмотрел в сад.
Его одиннадцатилетний сын Энтони играл там с Меган, дочкой Ллойд Джорджа, живущей в соседнем доме. Они увидели его и замахали руками, а он помахал в ответ. «Да ну их к черту, этих министров! – подумал он. – Пусть подождут. Пусть поймут, что я могу заставить их ждать столько, сколько захочу, что их положение целиком зависит от меня». Его стиль руководства был мягким, но бывают моменты, когда нужно щелкнуть кнутом. Через пять минут он открыл дверь и бодрым тоном пригласил их войти. Когда все расселись, он попросил министра иностранных дел сообщить последние новости.
– К сожалению, со времени нашей последней встречи ситуация ухудшилась, как мы и боялись, – сказал Грей. – Франция начала мобилизацию. Германия объявила войну России. Сегодня утром мы получили сообщение, что русские войска перешли границу Германии и начались военные действия. Вдоль границы с Францией расположились восемь германских армейских корпусов, и есть информация, что там уже произошло несколько боевых столкновений. Я понимаю стремление коллег уберечь нас от всего этого, но