Глава 23
Сепия. Песочный, тусклый, мертвый свет. Изуродованные стены, низкий потолок, круглые, полуразбитые лампы. Оседающая мириадами невесомых песчинок дымка-пыль. Дархан это уже где-то видел. Где-то давно. Сотни, тысячи, миллиарды дней назад. Где же? Он не видел монстра. Он лишь чувствовал до отвращения, от которого хотелось дернуться всем телом, копошащееся-кишащее влажными личинками прикосновение конечностей, что тащили его сквозь узкий коридор. Боль в животе стала меньше. А затем и вовсе пропала. Что это? Рой выскочил из него?
Дархан понял, что видит коричневое, состоящее словно из кубов и квадратов небо. Он задрал голову. Монстра не было. Дархан осторожно встал, огляделся. Где он? Неужели у ледового дворца? Мертвый, осыпающийся, словно тающий от гнета времени город. Безжизненные, искореженные здания. Цвета, которых никогда не встретишь в его мире. Отдаленно напоминают коричневый, бежевый, кремовый, бурый.
Желто-серый непроглядный туман не позволял разглядеть, что же там, в его недрах. Где же чертова Артық? Почему Рой не атакует? Раздался оглушительный звонок. Дархан, схватившись за голову, упал на колени. Звонок не прекращался, но стал тише. Звонил беспрерывной тошнотворной трелью таксофон, которого не было видно сквозь туман. Но Дархан хорошо его помнил. Серый, безжизненный с изломанной трубкой, стоял он возле железнодорожных касс, а Дархан все удивлялся, как тот сохранился за эти годы.
Ринувшись на звук, Дархан схватил трубку. Сквозь крики плач и стоны с трудом различил детский шепот:
— Она знает, она знает, она знает. Она знает, что мы тут, мы тут, мы тут, мы тут.
Нечто метнулось в желто-сером тумане. Дархан отвлекся лишь на секунду, а когда повернулся, таксофон коричневой пылью поднимался-таял, пока не исчез вовсе. Трубка тут же истлела в его руках, больно обжигая пальцы.
Дархан бросился прочь от проклятого места. Он бежал, не разбирая дороги. Лишь вблизи угадывались изменившиеся до безобразия, имеющие лишь отдаленное сходство здания проклятого города. Вновь зазвонил телефон. Теперь трель доносилась из подземного перехода на Габдуллина. И в этой сепийной полутьме ни за что бы не найти вход. Но всего пару недель назад Дархан лично забирался туда в поисках чертовой «реанимации». Схватив трубку, Дархан услышал детские стенания и уже знакомый шепот.
— Она знает, она знает, она знает, она знает. Она прячется, прячется, прячется, прячется. Спеши. Спеши. Спеши. Спеши. Время. Время. Время. Время.
Острая боль пронзила его плечо. Стремительно обернувшись, Дархан заметил, удалявшуюся Артық. Поморщившись, он осмотрел рану. Резаная, неглубокая. Почему она его не убила? Боится? Боится, что Рой вылетит из мертвого тела? Значит будет терзать по кусочкам, заставит истекать кровью и мучиться от ран. Рой говорил про время. Артықу достаточно дождаться, пока оно выйдет. Рой вернется к себе и тогда Артық покончит с ним навсегда. А потому надо искать, искать, пока не поздно. Дархан ринулся в густой желто-серый туман.
* * *
Это была долгая, изнуряющая гонка, больше похожая на пытку. Дархан искал ее, искал в этом призрачном макете — городе. Искал в подвале, где хранилась «реанимация», искал на базаре, искал в интернате, где убил несчастную Гоху, искал в больнице у кресла, где приносили в жертву несчастных. Напрасно. Артық не пряталась в одном месте. Она все время перемещалась, старалась ранить, чтобы ослабить.
Иногда Дархану удавалось обернуться. Тогда Рой, начинавший шевеление, причинял ему тяжелую боль, но Артық отступала. Иногда она все же успевала нанести раны. Они были подлыми. Всегда со спины. Чем-то острым. Похожим не то на узкую длинную косу, не то на саблю. Раны не убивали его, но изматывали.
Здесь почему-то не было стекол. Лишь в здании госбанка, где-то на чердаке нашлось-показалось крохотное слуховое окошко. Постоянно озираясь по сторонам, Дархан с трудом залез туда и вышиб ногой стекло. Вынув один из осколков, он тут же приставил его к горлу. Снова раздалась трель звонка. Телефон оказался в одном из кабинетов на четвертом этаже. Дархан поднял трубку.
— Так нельзя. Так нельзя. Так нельзя. Ты не сам. Ты не сам. Ты не сам. Ты не сам. Она. Она. Она. Она. Торопись. Торопись. Торопись. Торопись.
Чертыхаясь, Дархан отбросил стекло в сторону. Новая напасть. Даже если он принесет себя в жертву, это не поможет. Ну что ж. Он доберется до этой мрази, покончит с ней раз и навсегда.
* * *
Часы на его руке сошли с ума. Стрелки жили своей беспорядочной, легкомысленной жизнью. То вращались с дикой скоростью вперед. То крутились назад. Иногда и вовсе останавливались. Здесь, в мире Артықа, мерзкой сепийной копии города-призрака, они не имели никакого значения. От ран, а возможно и Роя внутри Дархану становилось все хуже. Он уже не мог как прежде бежать, едва заприметив что-то странное в тумане. Он с трудом брел вперед, все чаще придерживаясь за горячие стены домов.
Трудно было выдумать более неласковое, отвратительное и чуждое всему живому место. Хотелось верить, что это не загробный мир. Не дай Аллах здесь остаться. Дархан и сам не знал, верит ли в Аллаха. В городе-призраке сложно было представить, что Аллах существует и допускает такое. Здесь же, в этом мраке, среди безлюдных улиц тот город призрак казался чем-то живым, обитаемым. Прежняя же, давно забытая жизнь и вовсе виделась раем.
Дархан шел и беседовал с Творцом. Называл имена своих детей, вспоминал о прошлом. Никто ему не отвечал, но Дархану непременно хотелось выговориться. Он даже ничего не просил. Лишь размышлял.
Дзынь! Ужасное лезвие пронзило его со спины. Падая, Дархан с трудом успел разглядеть скрывающуюся в тумане Артық. Рана была тяжелой. Трудно стало дышать. Чего это она? Не рассчитала сил? Промахнулась? Ведь Рой сейчас вылетит и… Время! Жуткая догадка обожгла его изнутри. Кончилось время! В животе горело, заполняя нутро звериной тупой болью. Но нет… там, внутри все еще обжигал тысячами угольками союзник-Рой. Значит надо спешить. Надо во что бы то ни было добраться до врага.
* * *
— Папа! — Олжик бежит к Дархану по нагретому полуденным зноем асфальту летнего парка. Дархан разводит руки, чтобы его поймать…
— Папочка! — Милая мордашка дочурки сплошь измазана липким мороженным. Камилка держит ламу за пестрые вожжи…
— Милый! — Дамира, такая молодая и красивая, в сливочном платье, в каком увидел ее впервые на рок-концерте. В тот вечер оба были