В этот миг отец, отбив яростный натиск Игоря, развернулся. Его глаза, налитые багровым светом амулета, метнули молнию. Не в Игоря. А в блондинку. Тонкая, сине-белая змейка энергии прошила пространство. Проклятая воительница только начала подниматься после взрыва. У нее не было шансов увернуться. Молния ударила ей в плечо. Раздался хруст, запахло горелой тканью и кожей. Она вскрикнула от боли, ее отшвырнуло, револьверы выпали из ослабевших рук. Она покатилась по груде обломков.
— Отлично, Папа! — крикнула София, торжествуя. Вот он, шанс! Добить эту стерву! Она рванулась вперед, к упавшей Орловской, собирая магию для финального удара.
И тут мир взорвался.
Засвистели тяжелые снаряды. Грянул гром. Земля задрожала. София инстинктивно вскинула руки, создавая силовой барьер. Но не туда! Снаряды прилетели не спереди. А справа и сверху.
Полковой голем. Трехметровый исполин из кованой стали и шипящих паровых механизмов. Он стоял на крыше полуразрушенного здания, которое они использовали как укрытие. Как он подкрался? Откуда? Его многоствольная рука-пушка дымилась. Он только что дал залп. Прямо по Софии.
Ее барьер вспыхнул ослепительно. Он выдержал прямой удар двух снарядов. Третий — чиркнул по краю, срикошетил и взорвался в метре позади нее. Ударная волна сбила с ног. Боль. Острая, жгучая боль в животе пронзила ее. Она упала на спину, глотнув пыли. Взгляд Софии упал на живот. Кусок остроконечного камня, вывороченного взрывом, торчал из ее бока, чуть ниже ребер. Темная, почти черная кровь быстро растекалась по алой ткани платья.
Нет. Нет-нет-нет! Это не… Это не может быть! Она подняла голову. Орловская, держась за окровавленное плечо, уже поднималась. Ее стальные глаза встретились с глазами Софии. В них не было ни жалости, ни торжества. Только холодная решимость добить. Валерия подняла руку. В ней материализовался длинный, тонкий кинжал из голубого льда.
София попыталась подняться. Попыталась собрать магию для защиты. Но боль сковала ее. Холод пополз от раны по всему телу. Силы утекали вместе с кровью. Паника, дикая и всепоглощающая, сжала горло. Она увидела, как отец, заметив ее падение, издал нечеловеческий вопль ярости. Он швырнул в Игоря сгусток чистой энергии, отбрасывая охотника, как тряпку, через всю площадь в стену далекого дома. Затем рванул к ней. Орловская, шедшая к Софии, тоже получила удар — телекинетический толчок такой силы, что ее отбросило через край крыши, на которой они стояли. София услышала глухой удар тела о камни внизу.
— София! Доченька! — Отец рухнул перед ней на колени, его лицо, искаженное ужасом и яростью, было мокрым от пота. Его руки, дрожащие, коснулись раны. — Нет… Нет, только не это! Держись! Держись, солнышко!
Он судорожно наложил руки на рану. Его пальцы засветились слабым, неровным белым светом. Исцеляющая магия. Он никогда не был силен в этом. Поэтому свет был тусклым и прерывистым. Амулет Бога Молний на его груди пылал багровым, высасывая из него жизнь для боевой мощи, но для исцеления… для исцеления у Олега не оставалось ни сил, ни мастерства. Свет гас. Кровь продолжала течь.
София смотрела на него. На его перекошенное от ужаса лицо. На седину в его волосах, которую она раньше не замечала. Вдруг вся ее ненависть, вся ее спесь, все ее амбиции куда-то ушли. Остался только холод. И страх. И безумная, детская жажда защиты. Она слабо сжала его мундир на плечах. Ее губы дрогнули.
— Папочка… — выдохнула она, и голос ее был тонким, слабым, как у испуганного ребенка. — Мне… плохо… Холодно… Папочка… прости… прости меня…
Слезы, горячие и соленые, хлынули из ее глаз. Они текли по щекам, смешиваясь с пылью и кровью. Она не могла их остановить. Она умирала. Это было негероично. Это было страшно. Больно. И так… так несправедливо.
— Нет! — зарычал Олег, обезумев от горя. Он снова наложил руки, трясясь всем телом. — Нет! Я спасу тебя! Держись! Держись, Софа! — Его голос сорвался в рыдание. Белый свет погас окончательно. Он просто держал ее, прижимая к своей груди, качая, как маленькую, не обращая внимания ни на кровь, ни на боль в собственной душе. Его слезы капали ей на лицо. — Моя девочка… Моя хорошая…
София чувствовала, как силы покидают ее. Темнота наплывала на края зрения. В этой темноте не было места республике, мести или власти. Только лицо отца. Его боль. Его слезы. Она хотела сказать, что любит его. Что прощает. Но губы не слушались.
Грохот приближался. Это были тяжелые, металлические шаги. София сквозь мутнеющий взгляд увидела огромную тень, накрывшую их. Полковой голем. Тот самый. Он стоял над ними, его оптические сенсоры холодно светились красным в дыму. Его рука-пушка опустилась. Направилась. Прямо на ее отца. На Олега Верейского, который сидел на коленях в пыли и крови, качая на руках свою умирающую дочь. Он не смотрел на голема. Он смотрел только на Софию. Его глаза были пусты. В них не было больше ни ярости, ни амбиций. Только бесконечная боль и пустота грядущей неминуемой потери.
Голем выстрелил.
Отец дернулся. Его затылок… его просто не стало. Только красный туман и обломки черепа. Его тело, еще державшее свою доченьку, медленно рухнуло набок. На нее. Теплая кровь залила лицо, грудь. Последнее, что увидела София перед тем, как тьма поглотила ее окончательно, было безжизненное лицо папы, прижатое к ее щеке. И ощущение его рук, все еще обнимающих ее.
Потом все исчезло… Навсегда…
Глава 14
«Симфония власти и Церкви противоестественна и губительна для обоих. Опираясь на власть, иерархи получают привилегии, имущество, деньги и прочие блага. Платят — духовной свободой. Церковь попадает в зависимость и оправдывает поступки имперской власти, теряя в глазах гражданского общества нравственный авторитет.»
Павел Анатольевич Адельгейм
* * *
Покой. Он был таким редким, таким драгоценным даром…
Анна стояла на коленях в узкой, прохладной келье Никольского монастыря, ее пальцы мягко ворошили влажную землю в горшке вокруг нежных ростков анютиных глазок. Солнечный луч, пробившийся сквозь высокое узкое окно, золотил ее рыжие пряди, выбившиеся из-под простого белого платка. Запах сырой земли и воска от неугасимой лампады перед иконой Николая Чудотворца — вот и все ароматы этого мирного уголка.
Здесь не было дворцовых интриг, леденящего взгляда