Тревога, та самая, что сжимала горло стальным обручем с тех пор, как она сбежала из Зимнего, утихла. Не исчезла, нет. Но она хотя бы отступила, улеглась на дно души, как зверь в берлоге, позволяя девушке дышать полной грудью. Впервые за долгие месяцы Анна чувствовала… хоть и не счастье, но покой. Отстраненность. Будто тяжелый, мокрый плащ сбросила с плеч!
Она аккуратно подлила воды из лейки под корни одного из ростков. Капельки влаги сверкнули на листьях, как слезы. Анна позволила себе слабую улыбку. Маленькая жизнь под ее заботой. Простое, понятное дело.
Но в этот миг что-то ударило ее по магическому чувству, словно тяжелый молот по натянутой струне. Анна вздрогнула, лейка выпала из ослабевших пальцев, пролив воду на каменный пол. Она резко подняла голову, устремив взгляд через окно на восток, туда, где за лесом и полями должен был быть Петербург.
Небо там… горело. Не закатом. Это было зловещее, пульсирующее багровое зарево, поднимавшееся к небу клубами черного, маслянистого дыма. Оно копошилось, как живое, излучая волны чистой, неразбавленной ненависти и отчаяния. Скверна. Море Скверны. И сквозь этот адский гул, сквозь крики бестелесных мук, Анна явственно ощутила — демоны. Много демонов. Они уже там. В городе. В ее городе. В городе, где она родилась, где умерла мать, где… где он правит под личиной дурака.
Сердце бешено заколотилось, леденящий страх, знакомый и ненавистный, снова сжал грудь. Питер… Горит? Атакован демонами? Но как? Что это за портал? Класса «D»? Мысль казалась чудовищной. Невозможной. Но зарево не лгало. Аура лжи и разрушения била через край, достигая даже этих святых стен.
— Видишь, дитя мое? — Спокойный, низкий голос раздался у самого плеча.
Анна от неожиданности вздрогнула. Рядом стояла Мать-Настоятельница, Валентина. Высокая, сухощавая, с лицом, изрезанным морщинами мудрости и аскетизма, но с глазами невероятно живыми, глубокими, как горные озера. Ее взгляд тоже был устремлен на багровый горизонт. В нем не было страха, лишь глубокая скорбь и непоколебимая решимость.
— Вижу, Матушка, — прошептала Анна дрожащим голосом. — Что… что это? Нападение? Прорыв?
— Прорыв, — кивнула Валентина. Ее тонкие пальцы сжимали простые деревянные четки. — Да какой мощный! Давно таких не видывала… Класс «D», как докладывают наши соглядатаи у стен столицы. Видимо, открыт намеренно и с чудовищными жертвами. В самом сердце Петербурга. Демоны рвутся в мир, искажая реальность, сея безумие и смерть.
Анна закрыла глаза, пытаясь заглушить накатывающую волну ужаса. Всплыли образы: мать, холодная и властная; Рыльский, сломленный и преданный; он… Николай… с его древними, всепонимающими янтарными глазами…
— Государь, — продолжала Валентина, ее голос оставался ровным, но в нем появилась стальная нотка, — созывает всех охотников Ордена. Он мобилизует остатки гвардии. Бросает в бой всех, кого может. Это отчаянная попытка заткнуть дыру в плотине.
Она повернулась к Анне, ее проницательный взгляд скользнул в душу.
— Но Святое Воинство… Инквизицию… он не позвал. Опасается, дитя мое. Боится усиления нашего влияния в столице в такой час. Боится, что Церковь вновь поднимет голову, как в эпоху Священных Войн, когда патриархи вершили судьбы царей. Политика. Всегда политика, даже на краю пропасти.
Валентина тяжело вздохнула…
— Но свет истинной веры, Анна Александровна, не может оставаться в стороне, когда Скверна топчет священную землю Руси и губит души православных. Не можем мы спрятаться за стенами, пока гибнут невинные!
Она сделала шаг вперед, положив сухую, теплую руку на плечо Анны. Прикосновение было удивительно твердым и ободряющим.
— Ты сильная чародейка, дитя. Сильнее многих в этих стенах. Твоя магия — дар, но и крест. Ты искала здесь покоя? Бегства? Но разве покой — это участь для такой силы? За стенами обители ты лишь погаснешь. А там, — Матушка кивнула в сторону багрового зарева, — там твоя сила нужна. Отчаянно нужна. В рядах Святой Инквизиции ты будешь не затворницей, но Воительницей Света. Там ты обретешь не иллюзорную свободу от мира, но истинную свободу действия во имя спасения. Свободу сражаться за то, что свято. Там от тебя будет польза. Реальная. Осязаемая. Ты сможешь защитить тех, кто не может защитить себя сам. Разве не этого ты всегда подсознательно желала? Не власти, не интриг, но смысла и дела?
Слова Валентины падали, как тяжелые камни, пробивая скорлупу, в которую Анна обернула свое сердце. Она вспомнила отца. Александра Белоусова. Охотника. Скромного, но сильного мага. Он погиб, закрывая прорыв класса «С» под Новгородом, когда она была еще ребенком.
Она смутно помнила его улыбку, его теплые руки, подбрасывавшие ее вверх. «Сила — это ответственность! Перед людьми. Перед миром» — любил повторять он. Мать презирала его «простонародное» занятие и за то, что он погиб, оставив ее совсем одну. Но Анна… Анна всегда тайно им гордилась. Его честностью. Его прямотой. Его готовностью отдать жизнь за других.
Жизнь за стенами монастыря — так себе перспектива… Матушка была права. Это была утопия. Побег. Показное смирение. За ним скрывалась лишь пустота и невысказанная вина. Только вот вина перед кем? Перед Глебом? Перед матерью? Перед собой?
В Инквизиции… там не нужно будет думать о будущем. О прошлом. Там будет ясная цель: сражаться, защищать. Там будет дело. Тяжелое, кровавое, но настоящее. И, возможно, в этом огне она наконец сожжет остатки той избалованной, нежной княжны, которой была когда-то.
Анна подняла голову. Ее глаза, холодно-голубые, как зимний лед, встретились с мудрым взором Валентины. В них не было больше паники. Была решимость. Холодная, отточенная, как лезвие.
— Я согласна, Матушка, — сказала она тихо, но твердо. — Что я должна сделать?
Тень одобрительной улыбки тронула сухие губы Настоятельницы.
— Это правильно, дитя. Праведный путь. Иди за мной.
Она повела Анну не вглубь кельи, не в трапезную, а через тихие монастырские дворики прямо в древний, полутемный деревянный храм. Воздух здесь был густ от запаха ладана и вековой камфоры. Лики святых смотрели со стен строго и скорбно. Перед высоким иконостасом, в мерцающем свете сотен свечей, Валентина остановилась. Она взяла Анну за руки. Ее ладони были шершавыми, но сильными.
— Повторяй за мной, воин Христа, — голос Матушки зазвучал торжественно, заполняя пространство храма. — Клянусь пред ликом