— Пройдётся? — Удивился я.
— Куда он денется. Текст наши ему готовят. Будет читать прямо с листа. Прямой эфир. Не прочитает, поедет следом за первым.
Дроздов посмотрел на меня.
— Очень хорошо, что ты проявил инициативу, Миша. Сейчас телевизионщики на пожаре. А к обращению второго секретаря мы обнаружим чемоданы и пустим репортаж в прямой эфир.
— Хорошо, а мне что делать?
— Сегодня отдыхай. Но в моём кабинете. Всё равно здесь ночевать будем.
— Вот жизнь. Как в подводной лодке, — пробубнил я. — Мне где, на коврике стелиться?
Я с удовольствием посмотрел вечерний выпуск новостей, прерванный выступлением второго секретаря КПЛ, прервавшимся на полуслове Саюдис… видосом с пожара и чемоданами с си-четыре и с рядом валяющимися прозрачными упаковками с пробитым маркером «made in USA». Вняли комитетские пиарщики моим мольбам.
— Таким образом террористами планировались подрывы социально значимых учреждений и коммуникаций. Найдена также и карта Города Вильнюс с помеченными для уничтожения объектами, — вещала миловидная дикторша. — На карте помечен телецентр, здание Верховного Совета и мосты через Вилию. Штаб террористов располагался в помещениях республиканского ДОСААФ и загорелся от неосторожного обращения с взрывоопасными и горючими веществами: бензином и керосином которым террористы наполняли бутылки.
Нашей съемочной группе посчастливилось заснять паспорта террористов. Их мы показывать не имеем право, но имеем право сказать, что большинство имен перекликаются с общественным движением Саюдис. Так куда мы движемся, товарищи? К взрывам мостов? Общественность призывает органы правопорядка перейти к активным правовым действиям.
После переключения на камеру в студии на второго секретаря больно было смотреть.
Пять суток мы проработали в Прибалтике. Мне «посчастливилось» проехать на «Азов», съездить в Каунас и Ригу. Людей у нас не хватало, а в Эстонии и Латвии начались народные выступления.
В Риге мне пришлось агитировать и убеждать русскоязычных создать «русский народный фронт» и выходить на улицы. Не знаю к чему приведёт моя инициатива, но иного пути разрешения проблемы я не видел. Ставить заслоны из солдат «ВВ» или «ВДВ» было крайне опасно. Историю рижского ОМОНа я помнил.
Параллельно с этим шли кадровые перестановки в структурах комитета. Внутренняя контрразведка КГБ времени не теряла и хлеб даром не ела. Дроздов собрал её из своих кадров и за эти годы она смогла составить списки неблагонадёжных сотрудников. Их-то и выслали, командировав для «обмена опытом» в различные регионы РСФСР.
На их место в бессрочную командировку прибыли сотрудники из региональных управлений и приняли на себя оперативную работу убывших. Как не странно, активность протестов резко снизилась.
Двадцать седьмого июля мы вылетели в Москву, путь до которой я проспал, сидя в кресле. Мне всё-таки пришлось спать на полу на тонком поролоновом матрасике, и мои тазовые кости болели даже от лёгкого прикосновения.
[1] СВУ — самодельное взрывное устройство.
Глава 7
— Ты знаешь, кого ты ликвидировал? — Спросил Дроздов.
— Вы имеете ввиду Эндрю?
— Его.
— Знаю, конечно.
— Не спрашиваю откуда тебе известно хотя бы его имя, и как ты связал его с событиями в Литве?
— Юрий Иванович, — сказал я со вздохом. — Мы же уже с вами обо всё договорились. Я бы рад рассказать всё, как есть, но вы сочтёте меня сумасшедшим и это навредит нашему общему делу.
Дроздов перебирал в левой руке несколько чёрных камешков и посматривал на меня несколько исподлобья, с прищуром, но без напряжения.
— Полагаю, что тебе всё-таки придётся мне рассказать всё «как есть», — наконец произнёс он, грустно усмехаясь. — И ты знаешь всю его биографию? — С неподдельным интересом спросил он.
— Вряд ли. Только то, что было написано о нём в открытых источниках.
— Когда написано, Миша? В каких источниках?
— Я не могу говорить об этом в этом кабинете.
Моя рука обвела кабинет председателя КГБ.
— Даже так? Я тебе могу гарантировать, что здесь нет прослушивающих устройств. Это кабинет… Это мой кабинет.
Дроздов говорил даже с некоторой обидой, и мне захотелось, наплевав на всё, выложить правду прямо здесь. Я устал и мне было страшно. Мне никак не удавалось вынырнуть из пучины ненависти, в которую я окунулся в Прибалтике. Кто-то довёл прибалтов до такого состояния. Искусственно и намеренно, ибо так, как жили эстонцы, литовцы и латвийцы, не жил никто в СССР. И я знал, кто это сделал.
Мне хотелось крикнуть Юрию Ивановичу: «Оглянитесь вокруг! Посмотрите на своих коллег, десятилетиями всасывающих идеи троцкизма, присыпанные сахарной пудрой 'экономических новаций», и поддерживающих диссидентов и плодящих ячейки оппозиции, ненавидящих СССР.
Дефицитом и социальным неравенством им аккуратно вкладывали в головы, что Россия связана веригами четырнадцати советских республик и потому никак не может подняться с колен, ведь нужно тянуть их все. А вот, если бы она была одна, то взлетела бы выше облаков.
Я очень хотел сказать это прямо здесь, чтобы слышали все, но, усилием воли взяв себя за горло, только покрутил головой.
— Нахал, — констатировал Дроздов. — Поехали.
Мы вышли из кабинета.
* * *
— Поразительный наглец, — пробурчал Питовранов. — Надо срочно его убирать. Что он там может наговорить Дроздову, бог с ним. Но какое-то влияние на него он имеет. Я бы, например, просто бросил его в подвал.
Бобков угрюмо молчал.
— И, что? Куда они ездили?
— В сауну. Их в Москве расплодилось… Как грибов после дождя. Кооперативы, бля. Мелкочастнособственники…- Сказал он и сплюнул.
— Ты, что, не любишь частных собственников? — Спросил Питовранов.
— Не люблю, — скривился Бобков.
— А у самого дача в три этажа и огородик соток десять, а? И семья из соседней деревни у кого пашет на том огородике?
— Так… Не успеваю я! На службе вечно! — Чуть не проплакал Филипп Денисович. — Не запускать же участок⁈
— Вот и я говорю. Русский человек — крестьянин. Его к земле тянет, к хозяйству. У тебя свинка есть?
— Козочка с козлятами.
— Ну, вот… Прослушку обеспечить не удалось?
Бобков покачал головой.
— Много их там. Этих… Охранников и массажисток… Прислуги! Во! Вспомнил слово. Не смогли подобраться.
* * *
— Это, что за место? — Спросил Дроздов, осматривая помещения сауны. — О! Бильярд! Давненько мы шары не катали. А тут… Ох, простите, девушки.
Он обернулся