«Не жизнь ли человеков нам
Сей водопад изображает? –
Он так же блеском струй своих
Поит надменных, кротких, злых.
Не так ли с неба время льется,
Кипит стремление страстей,
Честь блещет, слава раздается,
Мелькает счастье наших дней,
Которых красоту и радость
Мрачат печали, скорби, старость?
Не зрим ли всякой день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Не слышим ли в бою часов
Глас смерти, двери скрып подземной?
Не упадает ли в сей зев
С престола царь и друг царев?
Тема противостояния жизни и смерти обретает здесь мощное, драматическое звучание. Смерть поглощает «честь» и «славу», царей и простых смертных, замыслы и надежды. Это предел всех человеческих желаний, возможностей, свершений. Именно эта мысль звучит у Державина в оде «На смерть князя Мещерского». Здесь же поэт для выражения этой мысли находит емкий, точный глагол – «падут». Деяния людей, их жизни здесь сопряжены с падением воды. И здесь мы видим усиление позиции этого глагола: «не упадает ли», «упал», «в темницы пал». Водопад предстает символом времени, эпохи Екатерины, символом человеческой жизни, вечности, хода самой истории[33].
Обо всем этом размышляет в стихотворении фельдмаршал Румянцев, потом он видит сон, представляющий «своеобразный апофеоз его военных побед»[34], затем ему предстает видение о смерти «некоего вождя» (князя Потемкина). И перед этим героем встает вопрос: что же оставляет человек после своей смерти? В чем смысл человеческого существования? И здесь голос его сливается с голосом поэта: смысл жизни в подвигах, благородных делах, сотворенных человеком на земле:
…но их дела
Из мрака и веков блистают;
Нетленна память, похвала
И из развалин вылетают;
Как холмы, гробы их цветут;
Напишется Потемкин труд.
Театр его – был край Эвксина;
Сердца обязанные – храм;
Рука с венцом – Екатерина;
Гремяща слава – фимиам;
Жизнь – жертвенник торжеств и крови,
Гробница ужаса, любови.
Таким образом, «Водопад» – сложное произведение, в котором присутствует определенное смешение жанров. «Традиции жанра оды… органично сочетаются в нем с элементами элегии, а пафос трагического провиденциализма, свойственный философским медитациям Юнга, смешивается с мотивами скальдической поэзии Оссиана»[35]. Н. В. Гоголь писал, что в «Водопаде» «как бы целая эпопея слилась в одну стремящуюся оду», здесь перед Державиным «пигмеи другие поэты. Природа там как бы высшая нами зримой природы, люди могучее нами знаемых людей, а наша обыкновенная жизнь перед величественной жизнью, там изображенной, точно муравейник, который где-то далеко колышется вдали»[36].
Таким образом, Г. Р. Державин начинает воплощать в своем творчестве «поэзию действительности». «“Ода классицизма” принципиально антииндивидуалистична. Встав на “свой путь”, Державин совершает переворот в поэзии потому, что создает лирику индивидуального, реально существующего человека. Безличностная лирика катастрофически устаревала. Появилась нужда в поэзии, связанной с жизнью, в поэзии, открывавшей внутренний мир самодовлеющей человеческой личности. Величие Державина-поэта в том и состояло, что он услышал требование своего времени и удовлетворил его»[37].
Г. Р. Державин. Ода «Бог»
Над этим произведением поэт работал в 1780–1784 годах. Впервые ода «Бог» была напечатана в журнале «Собеседник любителей российского слова».
Вот как вспоминал о создании этого произведения сам Г. Р. Державин: «Автор первое вдохновение, или мысль, к написанию сей оды получил в 1780 году, быв во дворце у всенощной в Светлое Воскресение, и тогда же, приехав домой, первые строки положил на бумагу; но, будучи занят должностью и разными светскими суетами, сколько ни принимался, не мог окончить оную, написав, однако, в разные времена несколько куплетов. Потом, в 1784 году получив отставку от службы, приступал было к окончанию, но также по городской жизни не мог; беспрестанно, однако, был побуждаем внутренним чувством, и для того, чтоб удовлетворить оное, сказав первой своей жене, что он едет в польские свои деревни для осмотрения оных, поехал и, прибыв в Нарву, оставил свою повозку и людей на постоялом дворе, нанял маленький покой в городке у одной старушки-немки с тем, чтобы она и кушать ему готовила; где, запершись, сочинял оную несколько дней, но, не докончив последнего куплета сей оды, что было уже ночью, заснул перед светом; видит во сне, что блещет свет в глазах его, проснулся, и в самом деле, воображение так было разгорячено, что казалось ему, вокруг стен бегает свет, и с сим вместе полились потоки слез из глаз у него; он встал и ту ж минуту, при освещающей лампаде написал последнюю сию строфу, окончив тем, что в самом деле проливал он благодарные слезы за те понятия, которые ему вперены были»[38].
В начале стихотворения поэт обращается к Создателю, прославляя его и одновременно определяя ряд Божественных свойств. Бог у Державина вечен и бесконечен, всемогущ и непостижим. Это «дух всюду сущий и единый», он един «в трех лицах божества!»
О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто всё собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.
Во второй строфе поэт подчеркивает величие Бога, непостижимость его человеческим разумом: «Тебе числа и меры нет!» По мысли Державина, это начало и основа всего сущего:
Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал…
Бог всемогущ, он сопрягает жизнь и смерть, пред ним «солнца» и «звезды», все «светила мира» – это ничто. Получается, что так же ничтожен перед лицом Бога и сам человек. Но вместе с тем человек – это создание Божие, малое отражение его:
Ничто! – Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Именно существование человека, по мысли поэта, доказывает существование Бога: «Я есмь – конечно, есть и ты!» И следующая часть стихотворения – это вдохновенный гимн человеку, который у Державина становится фигурой, равновеликой самому Богу: