Исследователи отмечали, что лирическое чувства поэта, его острое личностное переживание вызывает в памяти современного читателя стихи Джона Донна, ставшие эпиграфом к роману Хемингуэя «По ком звонит колокол»: «…Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол; он звонит и по Тебе»[29].
Мысль о неизбежном конце рождает в душе поэта чувство грусти о навсегда ушедшей юности:
Как сон, как сладкая мечта,
Исчезла и моя уж младость;
Не сильно нежит красота,
Не столько восхищает радость,
Не столько легкомыслен ум,
Не столько я благополучен;
Желанием честей размучен,
Зовет, я слышу, славы шум.
Эти мысли о беспощадном времени дают ему осознание того, что все земные ценности преходящи, а жизнь – «небес мгновенный дар». Поэтому долг человека – смириться со своей судьбой, стремиться обрести покой, так как земное счастье переменчиво и «ложно». Аналогичную мысль мы встречаем у А. С. Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…».
И это лирическое авторское чувство было новым для жанра оды. «Ода была превращена в исповедь: человек, осознающий себя личностью, столкнулся с трагизмом бытия; чем острее осознавались им свои духовные богатства, неповторимость индивидуальной жизни, тем трагичнее воспринимал он смерть, беспощадно уничтожавшую высшие ценности бытия. Ода и раскрывала в напряженном, исполненном экспрессии слоге смятенное состояние духа. Традиционные размышления о смерти утратили риторичность, отвлеченность и рассудочность, они были согреты живым теплом сердца поэта»[30].
Г. Р. Державин. Ода «Властителям и судиям»
Среди духовных од отметим переложение Г. Р. Державиным 81-го псалма, оду «Властителям и судиям». Над этим стихотворением поэт работал в течение нескольких лет, много раз переделывал его. Начато оно было в 1780, окончательно завершено, по версиям исследователей, в 1787 г., когда поэту удалось напечатать третью редакцию стихотворения. Однако когда спустя несколько лет он познакомил с этим произведением Екатерину II, то она приняла его холодно. Державина обвинили в «якобинских стихах», его должен был допрашивать С. И. Шешковский, секретарь тайной канцелярии императрицы. Тогда поэту пришлось писать объяснительную записку, в которой он доказывал, что «81 псалом перефразирован им без всякого дурного намерения»[31].
В этой оде поэт восстает против «сильных мира всего», обличает монархов и властителей. Он напоминает им об их долге – «сохранять законы», «спасать от бед невинных», «от сильных защищать бессильных», «исторгнуть бедных из оков», «без помощи, без обороны сирот и вдов не оставлять». Однако «земные боги» глухи к призваниям поэта:
Не внемлют! видят – и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
Гневный, обличительный пафос достигает кульминационного звучания в пятой и шестой строфах:
Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.
Поэт напоминает здесь «властителям и судиям» о Божьем суде, о справедливой каре за совершенные злодейства:
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един царем земли!
Исследователи отмечали, что именно это стихотворение стоит у истоков русской гражданской поэзии декабристов, Радищева, Пушкина и Лермонтова. Не случайно и К. Ф. Рылеев вспоминает о Державине в своих «Думах»:
Он выше всех на свете благ
Общественное благо ставил
И в огненных своих стихах
Святую добродетель славил.
Он долг певца постиг вполне,
Он свить горел венок нетленный
И был в родной своей стране
Органом истины священной.
Везде певец народных благ,
Везде гонимых оборона
И зла непримиримый враг…
Г. Р. Державин. Ода «Водопад»
Философскую оду «Водопад» Г. Р. Державин начал писать в 1791 г. Первоначальный вариант ее состоял из 15 строф. Окончательная же редакция произведения была создана в 1794 г. и составила уже 74 строфы. Напечатана же она была лишь в 1798 г. Ода была написана на смерть выдающегося государственного деятеля и полководца, фаворита Екатерины II,князя Г. А. Потемкина. Он умер 5 сентября 1791 г. в степи, находясь в пути из Ясс в Николаев.
Стихотворение было создано в русле литературной традиции оссианической поэзии. Творчество Оссиана, легендарного кельтского барда, было очень популярно в европейской литературе. Вот как говорит о нем герой романа «Страдания юного Вертера» И. В. Гете: «Оссиан вытеснил из моего сердца Гомера. В какой мир вводит меня этот великан! Блуждать по равнине, когда кругом бушует буря и с клубами тумана, при тусклом свете луны, гонит души предков слушать с гор сквозь рев лесного потока приглушенные стоны духов из темных пещер и горестные сетования девушки над четырьмя замшелыми, поросшими травой камнями, под которыми покоится павший герой, ее возлюбленный!» В 1792 г. в Москве вышел сборник песен Оссиана, переведенный Е. И. Костровым. Книга стала широко известной.
Именно в духе этой поэзии Державин строит внешний сюжет стихотворения: мы видим величественную, грандиозную картину водопада, где «алмазна сыплется гора», все утопает «в бездне, в мгле». Эта картина была навеяна реальным впечатлением поэта от водопада Кивач на реке Суне в Олонецкой губернии, где Державин был губернатором. Перед могуществом водопада преклоняется сама природа: попавшие в него сосны «ломаются… в куски», камни «стираются… в пески», льды, «как пыль стеклянна, ниспадают».
К водопаду приходят животные: волк, лань и «ретивый конь». И уже эти образы получают свой аллегорический смысл, воплощая различные человеческие качества. Вот как писал об этом сам автор в «Объяснениях на сочинения Державина…»: «под волком разумеется злоба; который от ужаса стервенеет или более ярится; под ланью кротость, которая робка при опасности, а под конем гордость или честолюбие, которое от препятств раздражается и растет»[32]. И внешний план стихотворения здесь переводится во внутренний. Возникает новый образ: к водопаду приходит «некий муж седой» (поэт имеет в виду полководца П. А. Румянцева). Именно он размышляет здесь о жизни и смерти, и голос этого героя сливается с голосом автора. Так, водопад ассоциируется у