Я тут же нажал кнопку и экран погас. Никаких уведомлений. Ни звонков. Ни сообщений. Никаких приложений не было открыто. Запущенных процессов нет. Процентов заряда — девяносто два. Что интересно, он был тёплым ровно в том месте, где Настя держала его в руке. Я помню, как она передавала мне телефон. Она сжала его, дрожащими пальцами. И теперь мой тоже греется, как будто в нём появилось что-то чужеродное.
— Это не она, парнишка, — прошелестел голос в голове. — Это ты.
— Что?
— Твой небесный камень. Он оживает. Вещи, через которые проходит чужая боль, становятся тебе ближе. Он вас соединяет. Ты чувствуешь след. Тепло. Страх. Ожидание.
— Как типа сканер?
— Нет. Как кожа. Иногда через прикосновение ты будешь понимать больше, чем через слова. Главное — не прикасайся к тому, что слишком долго молчало. Там боль будет такая, что не выдержит сердце.
Я положил телефон на панель. Тот чуть дрогнул, как если бы сделал выдох. Тепло стало медленно уходить.
Завёл двигатель. Окно приоткрыл. Дышать стало легче. Но ощущение, что мир обратил на меня внимание, не исчезло.***
Не успел я выехать со стоянки, как телефон внезапно зазвонил. Номер был не из списка моих контактов. Немного подумав, нажал «Принять».
— Алло?
— СТАААААС! — неудержимо-восторженно закричали в ухо. Кажется, ещё и отплясывали вприсядку. — Ну ты не поверишь! Я только что откинулся! Стою, дышу свежим воздухом и никаких решёток! Я свободен!
Я замер на секунду. Голос то знакомый. В памяти щёлкнуло.
— Альберт?
— Эй, какой я тебе Альберт! Я тебе говорил не раз. Эй-нааар! Ну хоть ты запомни, а? Я, можно сказать, теперь свободный гражданин и носитель древнего имени. Уважаемый человек. Ну, почти.
— Где ты?
— Где и должен быть. У ворот изолятора. У меня, правда, телефона своего нет — попросил у вертухая, прикинь? Подхватишь меня в первый час на воле? А?
Я усмехнулся. Меня как-то попустило — впервые за сутки стало легче.
— Выезжаю.
— Вот это я понимаю! Настоящий друг. Ты ж рулевой! Хе-хе. Короче, стою, жду.
Он отключился. Я всё ещё улыбался, пряча телефон в карман. Завёл двигатель и выехал.
Он ждал на углу, сидя на бетонном блоке, словно на троне. Серые спортивные штаны, ветровка не по размеру, пакет с вещами на коленях. Лицо его сияло как начищенный рубль. Увидев меня, подпрыгнул, взмахнул рукой.
— Ой, смотрите, кто приехал! Гоу-гоу-гоу, поехали, пока меня обратно не затянуло!
Я открыл дверь. Он плюхнулся на переднее пассажирское, откинулся на спинку, выдохнул с чувством.
— Мать честная… как же хорошо пахнет обычный город. Без хлорки, камеры и запаха чужих носков. Аж слеза наворачивается. Как ты, герой?
— Держусь. А ты, я смотрю, неплохо.
— Я великолепен! Менталка на нуле, паранойя умерла, дух-покровитель молчит, но подмигивает. Красотень!
Он засмеялся, потом внезапно притих, повернулся ко мне.
— Ты, кстати… изменился.
— В смысле?
— Ну, ты светишься. Мягко, изнутри. Я это сразу почуял. Дух мне маякнул: «Этот прошёл». Я говорю: «Что прошёл?» А он — «Ну, утисету же». Вот так я и узнал.
Я посмотрел на него исподлобья.
— Так заметно?
— У кого был такой опыт — тот сразу видит. Ты стал другим. Более прозрачным, но не слабым. Понимаешь? Как стекло, за которым огонь.
Он хмыкнул.
— Или как аквариум с пираньями. Зависит от угла зрения.
— Ты говорил, что дух с тобой общается?
— Ага. Иногда. Через сны, запахи. Он странный, как радиостанция, которая ловится только по четвергам и только если на тебе нет носков. Но даже так помогает.
— И что говорит?
— Когда ты подъезжал, например, сказал: «У твоего рулевого камень за пазухой. У него начинается».
— Начинается что?
Он пожал плечами.
— Спросишь — не скажет. Скажешь — не услышит. Говорит аллегориями. Такие они, эти духи. Ну ты сам знаешь.
Наступила пауза. Ехали пару минут в тишине. Потом он повернулся ко мне и, вдруг посерьёзнев, сказал:
— Ты как вообще с серьёзной мистикой?
— Очень близко не сталкивался, — ответил я. — Но иногда мне кажется, что я в ней уже по колено.
Он засмеялся:
— Вот это хорошо. Потому что, если бы ты был скептик, я бы не стал тебе ничего говорить. А так — скажу.
— Давай.
— Ну... я, как бы это... в одном клубе состою.
— Надеюсь, шахматном?
— Ну, не. В группе. Неформальной. По кое-каким интересам.
Я приподнял бровь.
— Очень надеюсь, что ты про кружок резьбы по дереву сейчас расскажешь.
Он хитро сощурился.
— Почти. Только мы не по дереву. Мы больше по граням реальности. По трещинам в ней. По тем местам, где она слегка подтекает.
— Говори, не томи.Он выдохнул.
— Ну ты и прямой. Я хотел начать издалека. Это Велесов Круг. Говорить о нём с чужими нельзя. Но ты свой. Но есть нюанс — вроде бы там всё добровольно, но как только вляпался — всё. Или ты с ними, или тебя нет.
— А зачем тебе это всё?
— Мне? Они же как лучшая библиотека на этом свете! Только вместо книг — реальные документированные случаи. Я случайно туда попал. Или нет, если хорошо подумать. Это после утисеты началось. Они через меня кое-что у духа спрашивают, иногда я сам им сообщаю.
Я молчал. Он повернулся, постучал пальцем по приборке.
— Ты им понравился. Ещё тогда, в СИЗО. Они за тобой как-то следили. Но молча и тихо. Присматривались. Судя по всему, пробили по своим каналам. А теперь хотят тебе кое-что передать.
— Что?
Он расплылся в улыбке:
— Не могу рассказывать подробности. Но там будут копии свидетельств старого и очень странного дела. Но ты, когда прочтёшь — поймёшь.
Альберт перестал улыбаться. Смотрел в лобовое стекло.
— Только когда узнаешь — не говори об этом просто так. Особенно, если узнаешь оттуда какие-то имена.
— Почему?
— Потому что, как говорят в Круге: имя — это дверь. Произнеси, и она откроется. Закрыть может не получиться.***
Кафе на этом углу всегда казалось мне временным. Столы стояли под открытым небом — на плитке, которая крошилась даже от дождя. Металлические