Время утекает сквозь пальцы. Я и так потерял слишком много.
Хастах подбирается ко мне справа, увешанный мешками, как ослик. Он скупил, кажется, все вяленое мясо, муку и сыр на рынке.
– Идем?
– Почти, – пыхтит Хастах под тяжестью покупок.
Озираюсь по сторонам. Среди толпы не замечающих нас зевак показывается сгорбленный дед, шаркающий в нашу сторону. Сухая фигура в лохмотьях ведет за узду серого коня. Когда я оборачиваюсь на Хастаха, тот уже вовсю размахивает внезапно освободившейся рукой. Старик ускоряет шаг.
– Что ты творишь? – шепчу, дабы старик не услышал. – Как ты расплатился за коня?
Хастах беспечно пожимает плечами, радостно мотая головой.
Если он заставил пожилого крестьянина отдать коня силой, то я размажу его пустую голову прямо по Дому Совета. За мной много грехов, но я не готов подвесить на себя еще и обман стариков!
Старик протягивает мне потрепанную уздечку.
– Господин, произошло какое-то недоразумение, – как можно спокойнее говорю я, отталкиваясь от стены. Дед добродушно улыбается, показывая половину оставшихся зубов.
Хастах, клянусь, за это ты ответишь.
– Сынок, бери коня, и идите уже. Через четверть часа здесь дружинников прибавится. Вам бы уйти. – Старик кряхтит, вручая истертые поводья. Бросаю быстрый взгляд на Хастаха, что вовсю увешивает коня сумками.
– Сколько этот оболтус вам заплатил? – Мой голос звучит угрожающе низко, но Хастах не выглядит напуганным.
Он проверяет, как прочно закреплено седло. Старик выуживает из-за пазухи кусок черной ткани. Широко улыбаясь, он натягивает его через голову.
– Хитрый лис, смотри, какая поддергайка[7]! – лицо старика светится радостью, подчеркнутой глубокими морщинами. Он накидывает капюшон на голову, прикрывая остатки седых волос. – Твой друг сказал, что собственноручно снял ее с путешественницы во времени. Она теплая! Не путешественница, а поддергайка.
Фактически он не обманул старика, но просить за одежку коня… С другой стороны, конь молодой, и старик все равно с ним не справится.
Не могу скрыть удивления, разглядывая украденную у Инессы вещь на старике.
– Я знаю, кто ты, – кряхтит он, разглядывая длинные рукава своего трофея. Спину обдает холодом. Прячу руки в карманы брюк. – Меня не беспокоит то, что ты отнял жизнь царевича. Волган Воронцов – убийца и тиран, сколько людей простых изничтожил, чтобы власти побольше получить, войн сколько развязал. Если ты его убьешь, я буду гордиться, что помог тебе.
Меня цепляют слова старика за то немногое живое, что не смогли уничтожить Идэр и царь.
Я тоже убивал людей по приказу Волгана Воронцова. Я ничем его не лучше.
Когда же замечаю умоляющий взгляд Хастаха за спиной старика, едва не бранюсь вслух. Беру старика за обветренные узловатые пальцы и высыпаю на ладонь остатки серебряных монет.
Глава 13
Побег
Инесса
Он приехал с работы.
С самого утра мать фанатично вымывала каждый уголок дома. Она готовила ужин, снова и снова напевая знакомую мне мелодию. Она всегда пела, когда нервничала. Ее волнение передавалось мне, но с этим я справлялась самостоятельно. За окном который день не прекращая лил дождь, превращая наш двор в болото, размывая газон и клумбы. В такую погоду мне пришлось остаться дома.
Я не хотела его приезда. Больше нет.
На фоне – мультики. Нарисованные персонажи метались по экрану нового телевизора. На полу раскиданные карандаши и бесчисленное множество разноцветных фломастеров. Ожидание встречи угнетало, потому я старалась быть везде, кроме места, где находилась в действительности: играла в куклы, пока смотрела фильмы, тут же бросала их и рассматривала книжки, а потом, оставляя второе, я включала музыку и садилась рисовать, после – лепить. И так по кругу.
Он переступил порог дома после полуночи. Сначала все было удивительно хорошо. Отец даже вспомнил обо мне и купил по дороге домой очередную игрушку. Она сразу же оказалась на полке с такими же «знаками внимания». Откуп не сгладил впечатления от того, что ждало нас дальше.
Глупо было надеяться на то, что он изменится. Как прежде уже никогда не будет, а лучше – тем более.
* * *
Допрос, именуемый дружеской беседой, продлился почти всю ночь. Но худшим из всего этого оказались два часа, выделенных для сна.
Сижу на кровати свесив ноги. Стучу обшарпанными носами кроссовок друг об друга, пытаясь собрать мысли в кучу. Они клубятся, кружась и рассыпаясь, стоит только постараться за них уцепиться.
Я среди кучки поехавших преступников, черт знает где и непонятно, когда вернусь домой.
И вернусь ли вообще.
Хорошо, что не завела кошку, как хотела.
Разумовский – гениальный тупица, если думает, что его заманчивые речи могут затуманить мне голову.
Сжимаю и разжимаю правую руку. Сейчас пальцы в чернилах, но еще пару часов назад ими я сжимала горло Разумовского. Убийцы, беглеца и лидера Смертников.
Мне сразу стало понятно, что это проверка. Как претенциозно. Что-то среднее между мелодрамой про мафию и сериалом про плохой квартал, погрязший в нищете и преступности.
Смогу ли я принять их правила игры и подчиняться, или попытаюсь прикончить его на месте?
Какая драма! Самое то для его недальновидной бывшей!
Я злюсь. Это проще, чем принять тот факт, что я оказалась в какой-то извращенной версии старой России. Когда мысли натыкаются на вполне логичный вопрос – какого черта произошло? – стараюсь отвлечься на всякие мелочи вроде планирования побега и попытках структурировать мысли на бумаге.
«Идэр – ревнивая жена, увлеченная местным язычеством. Они поклоняются Смерти и Семи Грехам. А еще они все явно поехавшие».
Лицо неприятно саднит. Амур принес таз с водой и зеркало, взглянуть в которое я не решаюсь до сих пор. Пока я смывала кровь, он долго и монотонно нудел, раздавая приказы своим прихлебалам. Не забыл лишний раз упомянуть, что открутит мне голову за неповиновение.
Наверное, раз я присутствовала при оглашении планов, то теперь за мной есть место в их своре.
Помыв щеки и подбородок ледяной водой, я повторяла за Амуром все, что он говорил, стараясь запомнить, кто есть кто. Позже, оставшись одна, я аккуратно вывела в дневнике:
«Хастах идет в город за картой вместе с Амуром».
У них нет электричества, интернета. Когда вернусь домой – озолочусь. Напишу книгу про свои приключения и буду загадочно улыбаться на интервью. Это единственная мысль, которая не дает мне сойти с ума.
«Щуплый азиат с тяжелой рукой. Вещи на нем висят, как на пугале, кожа загорелая. Мало говорит, а если и начинает, то лучше бы держал пасть на замке».
Писать пером трудно. Оно то проскальзывает по листу, то царапает бумагу.