– Я не знаю. Она была… другой. С ней никто не хотел играть, она самая младшая из дочерей Романова. Она заметила, как я слежу за их домом, караулом, Днестром и его сыном Климентом, и… я не знал, что сказать…
– О нет… – шепчу я, предвкушая продолжение. Мален звонко смеется в ответ.
– О да, я сказал, что искал встречи с ней. От большой и неразделенной любви.
– Но это было не так?
Смеюсь, ощущая странную легкость во всем теле. Будто наконец-то обретаю свободу, которую никому и никогда у меня не отнять. Словно я нашел глубоко в себе то, что, как мне казалось, было утеряно навсегда. Мален наигранно возмущается:
– Конечно нет! Но, потом… Мы начали больше общаться, и до меня дошли слухи, что ее выдают замуж. Я не мог оставить девушку в такой беде!
– Ты не мог оставить себя без маленькой княжны, – недовольно поправляю я.
Все эти высоконравственные мотивы ни к чему. Все равно всеми людскими желаниями правит эгоизм.
– Мы хотели уйти от Днестра вдвоем. Она была готова сделать все, чтобы быть со мной, даже отказаться от титула, представляешь? Я слишком поздно понял, что люблю ее.
Открываю глаза и замечаю пристальный взгляд друга, ожидающего ответа.
Но что я могу сказать? Любовь, не строящаяся исключительно на желании, – прекрасное чувство. Но я не ощущал его слишком давно.
– И что было дальше?
Мален разочарованно опускает взгляд. Он явно хотел услышать нечто другое.
– Ее жених помешал нам.
– И ты убил его? – подняв брови вопрошаю я, растирая мыльными руками плечи, плавно переходя на грудь и живот. Пальцы то и дело спотыкаются о шрамы.
Отвратительно. На ощупь они как корни, просочившиеся под кожу. Как предательство, глупость и эгоизм. Мои шрамы на вид и на ощупь как непростительная ошибка. Моя ошибка. Сколько ни обвиняй во всем Идэр, я тоже виноват. Доверился, недосмотрел, не был готов.
– Да, – кратко отзывается Мален.
– Какая прелесть, – качаю головой, обливаясь теплой водой из ковша. Волосы липнут ко лбу. – А вы, Мален Распутин, гений в любовных вопросах.
– Я сказочный идиот. Влюбленный по уши, – обреченно подытоживает он, поднимаясь.
– О, безусловно.
– А потом нас арестовали. На пристани, когда мы собирались бежать от тебя.
Меня тошнит от той легкости, с которой он признает свое предательство. Но я улыбаюсь Распутину, погрязая в воспоминаниях о дне своего задержания. Тогда меня арестовали, потому что я искал его. Искал очередного человека, который предпочел сбежать от меня.
* * *
Постоялый двор уже затих. Игривый смех девушек, призванных развлекать гостей, перестает резать слух. Дыхание выравнивается. Незнакомая девица подле меня лениво растягивается на мятых простынях, разглядывая свежие красные шрамы на моем обнаженном теле. Ее золотые волосы разметались по подушкам и прилипли к лицу. Бросаю взгляд на девицу. Я не знаю ее имени. Она терпеливо молчит, ожидая, когда я заговорю первым.
Вспоминаю Идэр и ее звонкий смех, когда я обнимал ее со спины. Все ее клятвы в бесконечной любви и верности. Все это было нашей маленькой лживой историей, закончившейся большой трагедией.
Кусаю внутреннюю сторону щеки.
Представляю закатившиеся глаза матери и сестры, их сломанные шеи, ступни в блестящих туфлях, которые больше не касаются рассохшегося дощатого помоста виселицы.
Простите меня, потому что себя я не прощу никогда.
– Ты такой грустный, может быть, хочешь продолжить? Я не могу смотреть на твое убитое лицо. Не привыкла, чтобы после ночи со мной мужчины оставались такими.
Ее голос высокий и капризный, ничем не примечательный, не похожий на низкий и загадочный тембр Идэр.
– Тебе не понравилось? – обиженно тянет девица, складывая свои руки на моей груди так, чтобы не касаться шрамов. Ее можно понять. Я противен сам себе и уж тем более не должен нравиться ей. Ей нравятся деньги.
– Понравилось.
Я не солгал. Но чего-то все равно не хватает. Кого-то. Я лишь хочу вернуться на пепелище прошлого, чтобы поискать то, что не могло уцелеть.
Шрамы – это то, что будет ежедневно напоминать мне о моей ошибке.
За окном слышится гомон. Дверь слетает с петель и с грохотом падает на пол. Остаюсь лежать неподвижно, когда четверо Алых Плащей врываются в спальню. Девушка с визгом валится с постели. Двое дружинников утыкают меня лицом во влажные подушки, пропахшие мятными леденцами. Я не сопротивляюсь, когда один из них бьет меня по спине, выбивая воздух из легких. Молчу, когда к нему присоединяется второй, и я чувствую, как в местах, где удары приходились на свежие шрамы, кожа вновь лопается.
– Расступитесь! – знакомый голос прокатывается раскатами грома по крохотной спальне. Я не вижу его лица, но с легкостью могу представить, как оно перекошено от гнева. Фиагдон, наклонившись, злорадно шепчет над ухом:
– Ну, здравствуй… Теперь ты за все ответишь.
Глупцы. Никакое я не чудовище. Вы прислуживаете тирану, уподобляясь ему, беспрекословно исполняя его волю. Как и я когда-то. Все монстры в ваших головах. Все монстры – это вы сами.
* * *
Мы с Хастахом выдвинулись к картографу, оставив мальчишку Ландау за старшего. Идея глупая, но я оказался в безвыходной ситуации.
Прохладный осенний воздух пропитан свежестью, от которой я отвык. Голые ветви садовых деревьев устремляются в серое небо. Завтра утром мы должны будем выдвинуться на Запад. У нас есть еще день или два до того момента, как конвоя хватятся и дружинники двинутся по нашим следам.
Мы добрались до города к обеду. Всю дорогу через лес Хастах перемывал кости воровке и Идэр. Я устало соглашался со всем, просто чтобы не вступать в ненужный спор.
Нижняя часть городка кишит зеваками. Люди снуют повсюду, делая и без того узкие мощеные улочки непригодными для повозок и карет. Слиться с бурным потоком жителей не составляет труда. Хастах тащится позади, шлепая по подмерзшим лужам.
Хорошо хоть, перестал читать нравоучения.
Свернув за угол полуразваленного кирпичного домика, мы выходим к рынку. Палатки и лавки встречают покупателей запахом свежеиспеченного хлеба и копченого мяса. Небольшая церквушка посреди площади осела. Маковки потемнели, и на крыше вдоль пилястр[6] растянулся пожелтевший хмель.
Мы торопились как могли, тщательно избегая встреч с дружинниками, но все обернулось крахом. Обеденные патрули застали нас врасплох, и пришлось разделиться. Картограф ждал под зеленым навесом у крайнего жилого дома. Все, как сказал Нахимов.
Он никогда меня не подводил.
Я расплатился деньгами, выуженными из карманов мертвых Алых Плащей.
Глядя на торговцев и бродяг, жду Хастаха, привалившись к кирпичной стене местного Дома Совета. Это довольно безрассудно. Но иных примечательных