– Просто я слишком хороша для любого мира.
– Не льсти себе.
Девушка встает на носочки и вытягивает тонкие руки за пределы клетки. Она ощупывает замок, и бледные детские ручонки исчезают в темноте за решеткой.
Щелчок. Дверь со скрипом открывается, и темноволосая выходит в коридор.
– Бери замок, – командует девочка. Пауза и вздох. Шаги. – Тяжелый какой. Им можно голову размозжить.
– Если не заткнешься, то я займусь этим, – недовольно отвечает Хастах.
Незнакомка оказывается у двери нашей клетки и вцепляется в замок. Привыкший к темноте за годы, я едва различаю крохотный силуэт перед собой. Ошеломленно наблюдаю за тем, как она ловко ворочает в скважине чем-то вроде гвоздя.
– Кто ты такая, черт возьми? – шепчу я, жестом подзывая княжну.
Нева встает позади, тяжело дыша. Теплое дыхание гладит плечо, заставляя тело покрыться мурашками.
– Ты поверишь, если скажу, что неделю назад грабила склад на окраине Москвы, а теперь осуществляю побег из колхозной кутузки?
– Ты сумасшедшая…
– Возможно. – Амур возникает за ее спиной и помогает впихнуть железку в замок. – Но это самая дееспособная сумасшедшая из всех имевшихся.
Уже знакомый щелчок. Подаю руку Неве, и мы выходим из камеры. Ее ладонь крепко ухватилась за мое предплечье.
Я представлял этот момент сотню раз, но никогда не думал, что это произойдет именно так.
– Пошевеливайтесь. У нас мало времени.
Сопровождаю княжну, держа кусок железа наготове. Спереди крадутся Амур и Катунь, Хастах и девочка плетутся позади. Нева, скрипя зубами, двигается так быстро, как только может. Без нормальной еды мы сильно ослабли, но это не должно нам помешать. Я едва различаю хрупкий силуэт княжны и подхватываю ее под локоть.
Каждая секунда промедлений может стоить нам жизни – эти слова принадлежат Амуру. Он сказал их в далеком прошлом, когда мы вместе грабили возы сборщиков налогов, что должны были прибыть в столицу. То, что Разумовский был приближенным к царю, не значило, что его подпускали к казне, святыням или Совету. Никто не позволял ему вникать во внутреннюю политику или развлекать княжеских вдов. Но Волган сам во всем виноват. Амур веселил его бесконечными историями. В них он был то отважным героем, то величайшим злодеем, но объединяло все эти приключения одно – он никогда не выставлял себя лучше или умнее Волгана Воронцова. Каждое невероятное действо он сопровождал дежурными фразами: «вы сделали бы так же», «я сделал это, думая, как поступил бы самый мудрый из всех правителей», «ориентируясь на ваши ум и сноровку, я предпринял»…
Этих рассказов не хватило бы и на три жизни, но царю было все равно. Амур тешил его эго, пока подглядывал в документы, отслеживал караулы, узнавал все обо всех. Песчинками правды в бескрайнем океане лжи были три вещи: он действительно умен, он величайший злодей и у него попросту нет совести. И во всем этом он был лучше Волгана.
Коридор петляет.
Клятва верности княжне не дает мне упасть.
Из-за угла показывается пара дружинников с фонарями в руках. Амур дергается вперед, загораживая нас собой. Ни с чем не спутаю звучание рвущейся под заточенным лезвием плоти. Кто-то узнает мелодии композиторов по первым нотам, кто-то по мазкам определяет художников, а на мою долю выпал талант различать звуки смерти. Хрипы, стук рук и ступней об пол во время агонии. Я не заметил, откуда в руках Амура взялся нож.
Дружинники не успевают сказать ни слова. Катунь тушит фитили на масляных фонарях пальцами. Огонь шипит, прежде чем исчезнуть.
– Ты убил их? – нервно спрашивает Амура девушка, обходя тела стороной. Он небрежно бросает через плечо:
– Ранил. Веришь мне?
– У меня нет выбора.
Он солгал. Не знаю, зачем. Дружинники точно мертвы. Амур не оставляет свидетелей. Я решаю промолчать, борясь с навязчивым желанием умереть прямо там, вместе с охраной.
Я так устал.
Мы выходим в небольшой зал. Факелы на подставках коптят потолок. Земляной пол сменил грубый серый камень, тот же, из которого выполнены внешние стены в клетках. Земляные очень скоро научились раскапывать. Под одним из затухающих на стене факелов стоит ружье. Рядом размеренно сопит дружинник. Черноволосая девчонка тут же кидается к оружию, бесшумно шагая прямо в ловушку. Хастах хотел проследовать за ней, но Амур опережает его. Нагнав умалишенную, остановившуюся в паре шагов от охранника, он с размаху бьет дружинника в лицо. Мерзкий хруст оглушающе разносится по пустому залу. Дружинник разваливается на полу. Он не дышит.
Амур хватает девушку за шиворот и прижимает к стене. Она беспомощно дергает ногами в воздухе, цепляясь длинными пальцами за влажные каменные стены, поросшие мхом. Девчонка пытается дотянуться до факела, но не может. Ногти царапают воздух.
Неужто она подожгла бы Амура, если бы могла?
– Еще раз сделаешь что-то, чего я не приказывал, и я оторву твою пустую голову.
– Приказы раздавай своим шавкам, – рычит она, ударяя кулаками ему в грудь. Амур стоит неподвижно, игнорируя ее нападки.
– Пока действует клятва, ты моя шавка и должна подчиняться.
Девчонка округляет глаза и, не растерявшись, гавкает в ответ. Нева ахает.
Амур совсем тронулся умом в Лощине, раз отправился спасать меня вместе с полоумной. Хотя это в его стиле.
– Могу нагадить в твои ботинки, – рычит сумасшедшая, пиная Разумовского. Он перехватывает ее ногу, и девка едва не падает на спину. Шагаю вперед, чувствуя, что обиды на друзей угасли в преддверии свободы.
Свобода. Какое прекрасное слово, значение которого потухло в моей памяти спустя столько лет заточения.
– Куда мы пойдем?
Вмешиваюсь, надеясь предотвратить убийство девочки.
– В Черноград, на земли в подчинении графа Крупского, – шепчет откуда-то сверху Катунь, опираясь на украденное у покойных дружинников ружье. Хастах обзавелся таким же. Длинные стволы блестят, отражая рыжие разводы языков пламени. На прикладе каждого вырезан медведь, раскрывший клыкастую пасть в смертоносном реве.
– Мы ограбим графа? – не веря своим ушам, переспрашиваю я. Катунь кивает, и позади меня раздается шум. Оборачиваюсь.
– Именно, – хрипит Амур, сворачивая шею прибывшему охраннику.
Дружинник обмякает, как тряпичная кукла. Незнакомка раскрывает рот, отступая. Она явно не была к такому готова. В убитом я узнаю мужчину, что так хотел допросить сумасшедшую девку. Тварь на страже порядка, как любой их тех, кто измывался над Невой изо дня в день в соседней камере так, чтобы я их видел. Меня передергивает от отвращения, пока на лице расползается улыбка.
Смертники